Читать онлайн полностью бесплатно Михаил Анмашев - Стихопульсы

Стихопульсы

«Стихопульсы» – первый сборник стихов Михаила Анмашева, в котором виден свой, узнаваемый с первых строк, неповторимый стиль. Поэзия Анмашева – воплощение мужественности и интеллекта в сочетании с пульсирующей энергетикой, захватывающей искренностью автора и широтой его мышления.






* * *

И он уходит, сбросив плащ с руки, зажав в руке счастливую монету,

искать другую стильную планету, и наплевав давно уже на эту,


оставив тут интриги, склоки, плач…


Пройдёт три года, брошенных в пыли дорог, хайвеев, встреч и расставаний,


пройдёт и квинтэссенция всех маний, и паника познаний и дознаний,


как будто растворяются вдали…


Он ненавидит склочность городов, ажурность зданий, вычурность конструкций,


все методы дедукций и индукций и конформизм, что освятил Конфуций,


к чему, он сам не знает, но готов…


Походы в бар, соседний, за углом, там градусы иллюзий, жажда смака,


там Три сестры, и Бег, и Тропик Рака, О, дивный новый мир – Рамона, где Итака?


молчим, молчим, и ждём, и пьём, и ждём…


Оттуда Путешествие на край…, в ночи и Пене дней… до Чевенгура,


Невыносима лёгкость бытия, невыносима Пустота и Дура,


смесь стоика и в чём-то Эпикура,


Сто лет… Над пропастью – и снова отползай…


Звучит не джаз, не реквием, не блюз, тут Пересмешник с Фаустом смеются,


и крутится замызганное блюдце, на Ярмарке тщеславий слёзы льются,


и Трём Товарищам опять не выпал туз…


Обычный гам, и шум, и суета, привычность жизни замкнутого бара,


за столиком налево – та же пара, пронзительность набоковского Дара,


Играем в бисер – выдайте счета…

Женя Гершман. «Вильем» (деталь). Холст, масло. 30×67 дюймов


* * *

Что за прелесть растёт в одночасье и всё по-прямой,

и не в губы уже, как бы в пасть – я, только с рваной,


избитой спиной,


и копает со дна эта страшная странная драга,


только катит во сне белопенный ревущий Бискай,


не в объём, а на плоскость – в равнину, в без край,


ты ж смеёшься и плачешь, услышав пророчество мага,


отступив на два шага…

Хорошо бы на память все Книги Исходов прочесть,


под весёлые блюзы и стук отжигающих шпилек,


под которые стелена чистая, свежая жесть,


составляя Исходам в уме панегирик…

Ты стоишь перед некой условной чертой,


этой вечной уже, залитой под тобой мерзлотой,


и спиной, и спиной – понимаешь, что сзади лишь враг,


как отшельник уходишь уже ни за что,


только тельник и душу порвёшь на все сто,


тут смеётся, не плачет продуманный маг,


наступая на шаг…

Хорошо бы не солью питаться, а соком земли,


разжигая глаза изумительным солнечным блеском,


но святые навеки отсюда ушли


под стенанья с винтовочным треском…

И горит, разжигаясь костёр, или знак, или купол,


в этом споре пустых, обезличенных кукол,


в череде нескончаемых сумрачных драк,


не найдёшь, не находишь, по-первой, приют,


только спермой со злобой плюют,


и заходится в крике озлобленный маг,


тут ступаешь на шаг…

Не наденешь уже с рукавами актёрский хитон,


и проходят катрены сквозь жизни с боями,


разломав этот старый гнилой лонжерон,


и на спор с рубаями…

Что-то скажет навскидку, в огляд Робеспьер,


может, он бестелес, эшафот опустел,


может, есть исторический слепленный брак,


и не мил белый свет, белый свет только сер,


зря строчил на равнину Вольтер,


ухмыляется тут одуревший с беспамятства маг,


отступая на шаг…

Медный хор этих труб окружил Иерихон,


ноты тут же сдаются в тираж и в печать,


этот хор для окрестных поющих сторон


надо лишь здравосмысленно перекричать…

И идёт, будто что-то впервые, на слом,


и пьянит и дурманит, как с водкою ром,


и исписаны красные стены, как стены рейхстага,


под оркестр винтовочных флейт


открывается гейт,


под стенанья уже уходящего мага,


тут ступай на три шага…


* * *

Просыпаешься долго, не в силах расстаться с подушкой,

как иголка, пронзает в уме взглядом кто-то за мушкой,


под глазами круги – кадыки вверх и вниз у гелотов


выпирают, глотая и сухо смотря в телевизор,


выступают там тая – Высоцкий и Галич и Визбор,


связки вроде туги, но немы посреди идиотов…

Нет пределов, неважно какая у моря погода,


что-то Спартой запахло, разделов нам мода


пришлёт,


мы привыкли по лезвию все и всегда на измене,


выпив кофе-гляссе, доктор Фауст на сцене


споёт…

Раздвигая руками, за бёдра схватив, как за ствол,


мы насилуем истину, бросив последнюю шлюхой,


забираясь с ногами на собственный письменный стол,


чтоб зачать – после нас хоть потоп, но с непрухой…

Заселяясь на спор и неважно куда на отшибе,


ногу вновь на упор, как при сильном ушибе


сведёт,


и опять ночью мучит всё тот же немыслимый бег,


значит, скрючит, и Хлудов, вновь взявшись за стек,


в бессознанке уйдёт…

Вроде так же смешно, веселятся и бродят все соки,


и вещают – грешно – подзаборные шлюхи-пророки,


насторожены руки, глаза у пилотов,


нет опаски и рулят налево-направо,


только порваны связки и зря им поёт Окуджава —


нет ни скуки, ни слуха уже у гелотов…

Мода вновь устарела и в миг, только в классике суть,


и опять этот пик, на палитре в цветах жирно муть


громоздится,


за Итакой уже всех сочли черенком, паруса в прах развеяли


и сквозь стену прошли чередком тонкошеии


лица…

Как слепые, стуча по заборам искусно,


где уж Лазарю встать, открестясь, под ружьё,


мы насилуем истину, может и грустно,


ожидая ответ от неё…


* * *

Брошено что-то светлое, брошено прямо в грязь,

вылезло несусветное – подлая, пьяная мразь…


Как под окном примято – след от былых баллад,


многое тут изъято с бесправием на возврат…


Брошенный мир сомнамбул, скинутый прям на край,


месиво старых ампул – страждущий – подбирай!


Полуседой ландшафт, крашенный чем-то серым,


зеркало полуправд – некогда бывшее целым…



Ваши рекомендации