© Катерина Большова, 2016
ISBN 978-5-4483-5135-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
.
Там воздух намолен серебряным веком
здесь меня рисовал Модильяни бездельник
здесь с рязанским акцентом водитель такси
здесь ни дня не прожить без любви и без денег
здесь сто лет умирать мне от русской тоски
там воздух намолен серебряным веком
там море намолено нашей любовью
но прошлое в клочья разодрано болью
как парус как небо разодраны ветром
я небо себе положу в изголовье
я воздух согрею в ладонях дыханьем
я море наполню нашей любовью
и я научусь…
крюк в Елабуге
вздох в Елабуге
ох и всласть накричусь я в Елабуге
в лопухах за церковной оградой схоронена
Родина
это запах глухой
богаделен
это времени сквозняки
это вход или выход в бессмертье?
нет прости это просто стихи
.
Я с других площадей
Бедная Россия. Незачем скрывать – есть в ней какой-то подлый слой. Вот те, страшные, наполняющие сегодня театры битком. Да, битком сидят на «Маскараде» в Имп. театре, пришли ведь отовсюду пешком (иных сообщений нет), любуются Юрьевым и постановкой
Мейерхольда – один просцениум стоил 18 тысяч. А вдоль Невского стрекочут пулеметы. В это же время (знаю от очевидца) шальная пуля застигла студента, покупавшего билет у барышника. Историческая картина!
Гиппиус З. Н. Дневники. – М., 2000
бабы пьяные бузят
просят хлеба
а над Охтою закат
на полнеба
лихо шпарит пулемет
вдоль проспекта
кто нас дураков поймет
в петлю
в пекло
ради красного словца
ради денег
ради думца-подлеца
Манек
Стенек
и уже гуляет март
не до хлеба
и кровавый Маскарад
во все небо
я с других площадей
где в каре не стоят и не вешают
я веселых кровей
но во мне столько слез понамешано
что мне горько и тяжко
ненавижу
прощаю
мы не чужие
я всего лишь дворняжка
твоих подворотен Россия
я блокадного хлеба
последняя крошка
ответчица
я ушедшее в небо
горьким дымом Отечество
и люблю всех безумно
и это не лечится
*
между адом и раем
есть выбор
бог не фраер
нам
с вещами
на выход
он еще неуклюж
но уже без корсета
век прогресса
курсисток и керосинок
рвется в небо
на своей нелепой фанере
но луна уже на ущербе
«Ich sterbe…»
он еще натворит
напридумает лихо
век прогресса
тотальное гетто
слава Богу
рай
пока что
на небе
и луна на ущербе
«Ich sterbe…»
«Ich sterbe…»
«Ich sterbe…»
нам так легко сойти с ума
тифозный век
тифозная зима
Веселый брадобрей
с чугун-н-н-ными глазами.
душа воробушком вспорхнет
за нами?
воробушком и упорхнет.
ведь смерти нет!
легкое дыхание
на морозном стекле
протает к людям
слово дурацкое
любим
и чуть пониже
сердитое слово
Бунин
и сердце червонной масти
гимназисточек глупое счастье
вот ведь какую ерунду
надышат
обо всем остальном
читайте выше
не люблю алгебру
чувств
сигареты Мальборо
Альберта
и прочую чушь
а геометрию
еще пуще
треугольники
квадраты
и круги
под глазами
хочешь разлюблю
чтоб мне верили
открываю шлюз
вверх
по времени
знаю не вернусь
не гляди растерянно
открываю шлюз
здесь я
временно
открываю шлюз
вверх
по времени
там я долюблю
там мне смерть
намеряли
папка пьет запойно
мамка ест от пуза
тихо и спокойно
в городочке Руза
с тишиною вровень
жить наверно счастье
редко здесь хоронят
умирают чаще
ничего не придумаю нового и выдумывать не хочу
просто так без причины и повода
строчки эти строчу
и какая может быть логика
дом кирпичный кирпичный гараж
беспросветной тоской алкоголика
этот в копоти серый пейзаж
и сама себе уже памятник словно столб соляной
и катитесь вы к чертовой матери
кто такая а ты к то такой
кто из камня из глины из дерева из всего кто горазд
из двухстволки кто и из стерео загоняя машину в гараж
.
Что ты тащишь в высоку гору
письма скорбные с Понта
пеплом в сарматской печи
чужбина до горизонта
попробуй перекричи
да кто я такая
меня окликают
береза
дорога
за горизонт
Родину не выбирают
она выбирает
Овидий. Скорбные письма.
Понт.
а в мареве стылом
чужбина
чужие
и скифское небо
и звездная тьма
но в люльке качает
Время Россию
качает и сходит с ума
и прошлое петлей
татарским арканом
удавкой на шее
степных кобылиц
и Время сочится кровью из раны
а небо на землю
падает ниц
кукушечка кукушечка
в лесу кукует
по малым своим деточкам
видать тоскует
из-под высока бережка
ей эхом отвечают
то ль камыши
то ль уточка
ты кто такая
что ты тащишь в высоку гору
что ты тащишь
что руки к горлу
что ты тащишь так
смертельно
крестик медный
медный
нательный
.
сгинул век
век пятнадцатый
век тишайших молитв
во грехе раскаявшихся
неспешно и несуетно летописцы повествуют о нём
всё больше уставом
ладно буковки выписаны
киноварью искусно изукрашены
да и не буковки это вовсе
маковки церквей
и титла над ними что кресты золотые
и вьются над ними птицы Божьи
сияют звезды горние
и свод летописный что свод небесный
запрокидывай голову и смотри на свет
прошедшего немеркнущий
вечный
благостный
только обман всё это
век пятнадцатый поднятым на рогатины медведем
ревет
зазеваешься
он не кожу а мясо сдерет
не тело а душу заломает
и не киноварью буковки изукрашены
кровью
впрочем обман и это
сгинул век
толкуй о нём так и этак
всё будет ложь
всё будет правда
.
Это с Нарвы как гром покатилось
мы уже три столетья за это все платим
это с Нарвы как гром покатилось
мужика нарядили в немецкое платье
и обрили боярские лица
и не сваи вбивали в подножье столицы
это в души вбивали державно
