Как ты красив и толстомяс,
великий вождь колбасных рас!
Превыше ты паштетных масс
в кишках тугих
и стоишь всяческих прикрас
в строках моих.
Тарелки под тобой скрипят,
с горою схож твой крепкий зад,
твой вертел годен аккурат
для жерновов,
и жирным соком ты стократ
истечь готов.
Тебя, сдержав свой нетерпёж,
небрежно вскроет грубый нож,
чтоб ощутить начинки дрожь
и пряный жар,
и нас обдаст – о, как хорош! —
горячий пар!
И звякнут ложки тут и там:
кто опоздал – иди к чертям! —
и барабаном брюхо нам
раздует вмиг,
и всхлипнет «Слава небесам!»
седой старик.
Кто жрет французский антрекот,
от коего свинья сблюет,
иль фрикасе пихает в рот
отнюдь не с кашей,
не скроет отвращенья тот
от пищи нашей.
Несчастный! От гнилой жратвы
он не поднимет головы,
а ножки тощи и кривы
и слаб кулак,
не годный ни для булавы
и ни для драк.
А если хаггис парень ест,
земля дрожит под ним окрест:
рукой могучей схватит шест
или булат —
все головы с привычных мест
долой летят.
Прошу я, Господи, еды
не из отваренной воды —
шотландцы не едят бурды, —
но в наш оазис
подай – молю на все лады! —
любимый Хаггис!
