1
Небо низко нависало над измученной землёй. Грязно-бурые, размокшие тучи бесконечной чередой ползли с юго-запада. Казалось, взберись на лиственницу повыше, протяни руку, и выхватишь из разбухшего небесного брюха разлатую лохматину. Всякая живность затаилась, спряталась от подступающего ненастья, даже работяги дятлы и бестолковые сойки не нарушали мрачную тишину.
По разбитой грунтовке, надсадно подвывая двигателем, из пихтача выкарабкался облепленный грязью грузовик-вездеход под брезентовым тентом. По извилистой колее, пересекавшей пологий спуск, грузовик подобрался к самой воде, и остановился, уставившись в волны пустым взглядом лупоглазых фар, приобретя сходство с принюхивающимся, сторожким зверем. Водитель заглушил двигатель и под тент проник шум неспокойной реки. Молодой пассажир, находившийся в кузове, утомлённый прелестями езды по осеннему таёжному просёлку, поставил на деревянную скамью картонную коробку, которую всё время путешествия держал на коленях, и с надеждой выглянул в узкое удлинённое оконце. Но стекло, не мытое с самого сотворения мира, скорее скрывало наружный вид, чем позволяло взгляду обозреть окрестности.
Мезенцев подошёл к переднему борту, и, отстегнув клапан в брезентовой стенке, выставил голову наружу, предполагая увидеть конечный пункт маршрута. Прямо перед автомашиной метров на семьдесят ширился плёс, правее река суживалась и бурлила на перекате, далее, примерно в полукилометре, берега близко подступали друг к другу, здесь их разделял настоящий горный поток не более трёх десятков метров шириной. Река с разгону ударялась в высоченный утёс, и круто забирала вправо. Склоны утёса покрывал редкий кустарник, непонятным образом удерживавшийся на отвесной стене, у каменной преграды дыбились беспорядочные волны с клочками грязной пены. Шум бьющихся о камень струй наполнял пространство, усиливая тягостное впечатление мрачного осеннего дня. Левее, метрах в ста, на противоположном берегу, в Лосьву, название реки Мезенцев узнал накануне, впадал ручей. Устье притока скрывали заросли тальника и ольшаника. Тёмные ветви, витые стволики тоскливо топорщились над водой. Крутизну противоположного берега обрезала терраса. Над самой водой росли могучие берёзы с искривленными, покрытыми тёмными наростами стволами. За террасой темнел пихтач, разбавленный лиственницами и осинником. С брода на террасу вёл каменистый въезд, прорезавший крутизну наискосок. Речная вода казалась тёмной и густой, но шуга, вызвавшая на базе перед выездом неожиданную перебранку, ещё не появилась, лишь на тихих береговых закраинах поблёскивал робкий, объеденный течением ледок. Всё это Мезенцев рассмотрел в три минуты, буровая скрывалась за деревьями, и, несмотря на все старания, взгляд не смог её отыскать.
Водитель, разбитной татарин Яшка, и технорук, очевидно, совещались, прикидывая глубину напитанной осенними дождями реки. По известным им приметам глубина была определена как безопасная. Заурчал мотор, скрежетнула передача, и, пуская по течению грязные разводы, колёса ГАЗ-66 омочились водой. Вода быстро дошла до ступиц, но держалась примерно на одном уровне, то, пряча их, то, опускаясь ниже. Перед самым берегом дно круто ушло вниз, колёса полностью скрылись, и последний десяток метров автомашина преодолела с натугой, затем сразу, едва не скачком, выбралась на откос. На террасе автомобиль поминутно попадал в рытвины, но не обращая внимания на чувствительные толчки, пассажир не оставлял свой пост, удерживаясь обеими руками за борт и жадно рассматривал открывающиеся взору виды. Река, тайга, даже колдобины и ухабы становились частью его жизни. Очень скоро ему самому придётся решать вопросы о переправах, снабжении буровых через капризную реку, и ему хотелось, желалось поскорей окунуться в эту наполненную волнениями и неожиданностями круговерть, ощутить биение настоящей жизни. Восприятие находилось в активной фазе, всякая мелочь приобретала важный значительный смысл.
2
В Таёжный посёлок Мезенцев приехал вчера на поезде. Утром прибыл в Северотурьинск, где располагалась база экспедиции, а в обед уже садился на поезд, двигавшийся в обратном направлении. В Северотурьинск поезд приходил в семь утра с минутами, и свою остановку Мезенцев едва не проспал. С вечера не давала заснуть весёлая компания северян, возвращавшаяся из отпуска, а среди ночи у молодой пары, занимавшей нижние полки, расплакался ребёнок. Около шести Мезенцев решил более не маяться, умыться, перекурить, и ждать своей остановки. С мечтами о чашке кофе безотчётно отдался минутному забытью, и очнулся от заполошного крика: «Северотурьинск! Подъезжаем! Кто до Северотурьинска? На выход!» В проходе стояла толстая проводница, щурившаяся в неверном свете ночника, и вглядывалась в пассажиров. В тягучих сновидениях, – Мезенцев сдавал и никак не мог сдать экзамен по «военке» – появился просвет и действительность сфокусировалась. Толстуха говорила нормальным тоном, пронзительно вопил младенец с нижней полки, каким-то неведомым образом их голоса совместились. За окном уже проплывали станционные постройки, и когда Мезенцев спросонья, впопыхах не попадая в рукава, напяливал пальто, поезд утишил бег и жёстко брякал сцепками. Утренний туалет сопрягался с некоторыми трудностями. Из всех удобств на северотурьинском вокзале в квадратном зале ожидания, заставленном диванчиками, покрытых жёлтым лаком с выцарапанными именами амбициозных пассажиров, имелась лишь раковина. На стене над раковиной висела эмалированная табличка, строго настрого запрещавшая умываться и мыть посуду. Первое впечатление надолго оседает в памяти людей, и появляться в первый раз на будущем месте работы заспанным, неумытым вахлаком не хотелось. Зал ожидания пустовал, но не столько из опасения платить десятирублёвый штраф, сколько не желая начинать день с конфликта с младшим обслуживающим персоналом, имеющим привычку появляться совершенно неожиданно и шумливо вставать грудью на защиту правил и инструкций, Мезенцев извлёк из рюкзака кружку, и, наполнив её водой, вышел в пристанционный дворик. Наступал серенький октябрьский день, жёлто-оранжевый свет фонарей растворялся в блеклом рассвете. Мезенцев облюбовал стоявшую у голубой ёлочки зелёную скамейку с налипшими берёзовыми листьями, и приступил к утреннему туалету. По мокрому асфальту прошлёпала кирзовыми сапогами серая тётка в форменной ватной куртке с эмблемой МПС на рукаве. Умывающийся пассажир возбудил у тётки необъяснимое любопытство, и до самого конца аллейки железнодорожница шла, оглядываясь, зародив у пассажира неодолимое желание показать язык. Не удовлетворившись скудным умыванием, пассажир капнул на платок «Шипром» и протёр лицо одеколоном. Станционный буфет открывался в десять часов, и пришлось довольствоваться куском чёрствой булки и чаем из термоса, предусмотрительно заваренным накануне вечером. За ночь чай настоялся и вполне годился для заварки. Холодный воздух, умывание, крепчайший чай разогнали сонную одурь, и, почувствовав себя посвежевшим, Мезенцев приступил к поискам экспедиции.