1.
Кто это сделал со мной, я так и не узнала. Да это и не так уж важно. Мне дали второй шанс, меня сделали по-настоящему другим человеком- и я прекрасно понимала, что далеко не всем выпадает такое пережить.
Я родилась в обычной рабочей семье, мы жили в сельской местности, далеко от растлевающего городского влияния. Дети росли на природе и в единении с ней, как это и должно быть. Мы знали жизнь такой, какая она нам показывалась в своей суровой простоте, и нас все устраивало. Никаких иллюзий и излишеств у нас с братом не было. Да, я, кажется, говорила, что нас было трое. Была еще маленькая Лилли, она умерла рано, утонула во время одного из тех бурных разливов реки, что случались у нас по весне. Несчастный случай, так все говорили, и это было правдой. Берег размыло, и она сорвалась вниз. Никто из взрослых не успел прийти ей на помощь, и река унесла ее на несколько километров, вместе с поваленными пнями и илом, среди которых позже и нашли ее тело.
Так вот, мы с братом с детства привыкли не зависеть от взрослых, и ровно на столько же мы привыкли полагаться друг на друга. Для нас было обычным делом покрывать шалости друг друга и защищать друг дружку в передрягах. Особенно часто это случалось уже позже, в средней школе. Да, нам непросто приходилось. Дело в том, что Томии не походил на других детей, не разделял их интересов и потому с трудом находил общий язык с мальчиками своего возраста. Да, тяжело ему жилось, и доставалось часто. А я? Я его защищала как могла. Мне это даже нравилось. Я была старше и крупнее, и наводила ужас на обижающих его одноклассников. Так что к середине года от Томми отстали и большую часть времени не трогали.
После уроков мы часто убегали в поля и играли там до самой темноты. Игры придумывали себе сами. И нам было классно. Родители целый день работали, так что нас особенно никто дома и не ждал, никто не следил за тем, как мы делаем уроки – главное, чтобы к ужину были дома.
Да, еда была для нас дело святое. Ты можешь делать что угодно, болтаться весь день где хочешь, но вот на вечернюю трапезу нужно прийти вовремя. И тут никакие отмазки не пройдут. Папа очень сердился. А когда он сердился…ну, вы знаете, есть такие люди, которых один раз увидишь рассерженными и понимаешь, что больше не захочешь видеть такими никогда. Таков был наш отец.
На ужин мы собирались за тяжелым дубовым столом, и мама разливала нам суп из большой алюминиевой кастрюли. Обычно суп был овощным, но иногда, когда приходило время забить свинью или теленка, нам доставалось мясо. Не было ничего лучше, чем возвращаться усталыми домой, перебегать заросший двор и ощущать в вечернем воздухе аромат маминой стряпни. Звезды уже начинали проступать на уходившем в глубокую синеву небе, а ноги ныли от усталости – и тут ноздрей касается кружащий голову запах еды, и ты, не помня себя, уже несешься к дому, приветливо и тепло светящемуся в сумерках. Иногда с полей к дому подступал туман, так, что его можно было различить только по этому размытому свечению, и тогда мы с Томми воображали себя мореплавателями, идущими на свет маяка.
Родительский дом таким и остался в моей памяти. Путеводной звездой. Маяком. Местом, куда можно вернуться после полного приключений и опасностей дня, спрятаться ото всех тревог нашей маленькой жизни. Главное-успеть к ужину.
Но всему этому было суждено измениться за один вечер.
2.
Сначала пропал Томми. В какой-то момент его просто не оказалось рядом со мной. Мы бежали через двор, таща на спинах тяжеленные рюкзаки – в школе в этот день было много уроков – и чувствовали себя более уставшими, чем обычно. Стояла середина августа, было довольно жарко, и только вечером, с приходом прохлады, двор как обычно затягивало густым туманом.
– Элис! Элис, смотри!
Я обернулась на крик брата и не увидела его.
– Томми? –я огляделась. – Том, прекращай. Сейчас не время дурачиться.
Вокруг был только пустой газон и бледные сгустки тумана над влажной от вечерней росы травой. Полоска света тянулась от распахнутого гаража к нашему дому. Я подумала, что Томми побежал туда к отцу. Рюкзак его лежал на земле в паре метров от меня.
«Вот придурок!» – наклонясь, я подхватила рюкзак с земли и поплелась к дому. В тот момент я еще не знала, что мне следовало бежать. Бросить всё и бежать как можно дальше от этого места.
На крыльце царила непривычная тишина. Папа обычно выходил туда и слушал радио перед ужином, заодно выкуривая пару сигарет. Даже если он уходил, приемник болтался тут на старом ржавом гвозде, специально вбитым в одну из опорных балок нашей широкой террасы, и надрывался вечерними новостями либо музыкой в стиле кантри, которую родители обожали. Даже мама иногда выходила и встречала нас здесь, ругаясь с отцом из-за сигарет.
Сейчас оба кресла были пусты, а из радио лился только раздражающий белый шум. Я подошла и выключила его. Опустив рюкзаки, я еще раз обернулась на распахнутый гараж на другом конце двора. Не было похоже, что там кто-то есть. Оттуда не доносилось ни звука. Впрочем, как и из самого дома.
Пожав плечами, я перешагнула порог и прошла по скрипящим половицам на кухню.
