Крупные звезды как капли живительной росы на черном бархате мерцали в душной ночи. Ветерок, дувший с моря, не приносил облегчения. Окно, открытое навстречу великой пустыни, соединяло усталую душу майора Шерехова с вековой тоской южного неба.
В резидентуре начинались рабочие сутки. Вся подготовительная работа к этому часу была закончена – бланки проверочных маршрутов по городу были заполнены, аппаратура звукозаписи проверена, экипировка подогнана точно по фигуре резидента.
" Дождались, – с облегчением подумал Шерехов, – из Центра получено "добро" и пожелание успеха… Наконец-то".
Шерехов еще раз вспомнил как нелегко ему было доказать Центру необходимость разработки второй любимой жены местного эмира, вспомнил как впервые пришла к нему эта гениальная мысль и невольно улыбнулся широкой, по-детски доброй улыбкой.
Перед его глазами вновь возникла обстановка торжественного зала Голубого дворца эмира Обдурмана. Сам эмир Ахмад Ахад Аль-Сабах Аль-Амир ибн Сауд встречал гостей хорошо отработанным жестом ото лба к груди и ниже, чем-то напоминающим жест аборигена племени Макваква отдаленного кенийского района Каруме, возвращающегося с хорошей вечеринки в субботний вечер и перед расставанием с друзьями показывающего им, что решение жены не пускать его в родное бунгало в "таком состоянии" он принимать во внимание не будет.
Конец белой чалмы спадал широкой лентой на грудь эмира, скрытую многочисленными боевыми наградами, выданными самому себе за годы непрестанных поисков в песках родного эмирата достойного врага цитадели и оплота всего арабского мира. Сабля темной дамасской стали свисала с портупеи, подаренной эмиру кладовщиком советского посольства дядей Васей по случаю седьмой годовщины восемнадцатой свадьбы светоча и надежды всего Обдурмана.
Везир представлял каждого вновь прибывающего гостя и его супругу эмиру и здесь опытным взглядом психолога-агентурста майор Шерехов отметил живую реакцию Аль-Сабаха на каждую спутницу представляемого дипломата – кадык эмира судорожно дергался и каждый раз суетливым движением он откидывал за спину орден "Святой непорочности". Шерехов был без жены и очень жалел об этом, так как не мог провести оперативный эксперимент и удостовериться в том, что сложные телодвижения эмира не являются следствием халатности придворной няни, уронившей Аль-Сабаха в его детские годы на святые камни мазара прародителя династии, а есть не что иное, как результат неравнодушного отношения ибн-Сауда к прекрасному полу, приобретенного им в отрочестве и так бережно донесенного до своих весьма зрелых лет.
После того, как последний гость и его супруга были представлены эмиру и визирь достал папирусный список имен первых двухсот жен Аль-Сабаха для ответного представления семьи ибн-Сауда дипломатическому корпусу, Шерехов, проведя глубокий квалифицированный анализ, сделал для себя однозначный вывод – эмир по женской части слаб… Причем не просто слаб, как большинство арабских эмиров, а слаб до нервных тиков и обильного потовыделения.
Визирь зачитывал очередное имя и женская фигурка, накрытая паранджой, выходила из боковой двери тронного зала и, шлепая чарыками, по голубому ливийскому мрамору переходила между колонн к двери гарема, над которой горело табло с ярко-красной аварийной надписью на арабском и английском языках "Не входить". Эмир был большим любителем всевозможных технических штучек и задался целью приобщить Обдурман к прелестям научно-технического прогресса. Начал он, как понял Шерехов, с собственного гарема.
Шерехову надо было побыть одному и обдумать мысль, поразившую его в тот момент, когда визирь зачитал имя второй жены из группы любимых жен эмира первой лиги класса "А", на которые был разделен весь гаремный состав этой сексуальной сборной. От профессионального взгляда майора Шерехова не ускользнула та дрожь, которая передернула эмира, когда в боковой двери тронного зала появилась небольшого роста женская
фигурка, накрытая ярко-черной попонкой и по особо сложным телодвижениям Аль-Сабаха, последовавшими за появлением этой черной незнакомки, Шерехов понял, что оперативная удача разведчика наконец-то улыбнулась ему – он нашел ключик к сердцу непреступного эмира Обдурмана.
Спустившись вниз напервый этаж, где располагались коммунальные службы дворца (бани, гардероб, службы общепита гарема и буфет для гостей), Миша уже имел в голове план шифротелеграммы, подготовленный по всем правилам информационно- аналитической работы, основы которой безуспешно пытались привить ему на далекой заснеженной Родине.
Плотно закрыв и зашторив окно, Шерехов включил настольную лампу, достал из сейфа бумаги и, в который уже раз за этот вечер стал перечитывать телеграмму из Центра. Текст телеграммы был знаком Шерехову до боли, приобретенной бессонными ночами в раздумьях о том, как выполнить боевой приказ, не растеряв при этом с таким трудом подобранной и обученной группы бескорыстных помощников. И сейчас, перечитывая заново текст шифротелеграммы, Шерехов чувствовал, как сладкая истома растекалась по телу от сознания того, что он, майор разведки Шерехов, нашел решение сложного вопроса, который сам придумал и поставил перед Центром и разработал оперативно грамотный план, утвержденный Москвой, начало которого назначено на 9.00 местного времени.
