Ночью выпал первый снег, и сейчас, в одиннадцатом часу утра, низкое небо продолжало хмуриться, будто в раздумье: добавить еще или пока хватит? До календарной зимы оставалось почти полтора месяца, и несвоевременно разостланное по земле снежное покрывало прямо на глазах теряло цвет, становясь из белоснежного сероватым, полупрозрачным, оседало, рвалось, просачиваясь в почву каплями ледяной влаги и обнажая островки жухлой, усеянной опавшими листьями травы, черной пашни или рыжей глины. Талая вода капала с ветвей деревьев, иные из которых все еще упрямо зеленели, меж мокрых стволов неподвижно стоял сероватый туман. Капли шуршали в оголившемся подлеске, и этот множественный шорох напоминал несмолкаемый таинственный шепоток. Все это походило на раннюю весну, но настроение было отнюдь не весеннее: его отравляло привычно-тоскливое ожидание долгой слякоти и еще более продолжительных холодов, особенно неприятных для людей, по роду своей профессиональной деятельности вынужденных часто и подолгу находиться на открытом воздухе.
Парочка как раз таких субъектов обреталась сейчас на обочине полупустой трассы регионального значения, в том месте, где она пронзала насквозь средних размеров лесной массив. Их транспортное средство стояло в нескольких метрах от перекрестка со второстепенной дорогой. Это был основательно забрызганный грязью сине-белый милицейский «форд» с выключенными огнями и проблесковыми маячками. Обычно машина, которая, перекосившись набок, стоит у кромки придорожных кустов, будь то замызганный грузовик, рейсовый автобус или самая шикарная иномарка, выглядит сиротливо и заброшенно, как севший на мель корабль. Это относится ко всем автомобилям, особенно в такую вот пасмурную, слякотную погоду, и из этого железного правила существует одно-единственное исключение: автомобили дорожно-патрульной службы. Эти, в какой бы части света ни происходило дело, неизменно выглядят хищно припавшими к земле, затаившимися, как выслеживающая добычу рысь или тигр-людоед. Даже после лобового столкновения с самосвалом или грузовым железнодорожным составом смятая в лепешку машина ДПС напоминает не разбитый автомобиль, а мертвого хищника – того же тигра, к примеру, который, не дав себе труда хорошенько подумать, напал на слона или носорога.
То же относится и к людям, разъезжающим на этих броско окрашенных автомобилях с проблесковыми маячками и сиренами. Возможно, где-то за морями это и не так (по крайней мере, не совсем так), но на бескрайних просторах постсоветского пространства одетого в световозвращающую униформу человека с полосатым жезлом в руке трудно не заподозрить в корыстных намерениях и не делающем ему чести желании самоутвердиться за ваш счет. Находясь при исполнении, симпатии они не вызывают, но все признают – одни на основе здравого смысла, другие просто потому, что ничего не могут изменить в кое-как намалеванной без их участия картине мироздания, – что они необходимы так же, как необходимы хищники для регулирования численности популяции травоядных.
На посту их, как обычно, было двое. У того, что помоложе, на погонах скромно поблескивали лейтенантские звездочки; старший по возрасту, коренастый широкозадый мужик с обманчиво простецкой физиономией местечкового балагура, был младшим по званию – ему посчастливилось дослужиться всего лишь до прапорщика. Прапорщик носил благородную фамилию Романов, и, когда самые разбитные из остановленных им водителей интересовались, не потомок ли он царской семьи, неизменно цитировал старую кинокомедию, с самым серьезным видом произнося: «Очень приятно, царь». На лапу он при этом брал вот именно по-царски – раньше побольше, теперь, с наступлением новых времен, поменьше, но брал всегда и останавливаться не собирался.
Правда, теперь на его голову нежданно-негаданно свалилась новая забота в виде ожидающегося переименования милиции в полицию и связанных с этим событием пертурбаций – в частности, обещанной всем без исключения сотрудникам МВД переаттестации, в ходе которой многим и многим предстояло расстаться с привычной непыльной работенкой. Прапорщик Романов служил далеко не первый год и давно укрепился во мнении, что с ним лично ничего по-настоящему плохого случиться не может, но предстоящая нервотрепка его все же беспокоила, и он, как и большинство его коллег, неизменно сворачивал на эту волнующую тему любой разговор.
– Вечно они там, наверху, что-нибудь придумают, – ворчал он, топчась около машины с радаром в одной руке и полосатым жезлом в другой. – Милиция, полиция… Как будто дело в названии! Да и название-то – тьфу! Полиция… Это кто ж мы теперь будем – полицаи, что ли? Да я с таким названием к родителям в деревню носа не покажу! Край-то у нас, слышь, партизанский, старики еще не забыли, что это за фрукт – полицай и как с ним обходиться следует. У них, поди, до сих пор винтари под стрехами хранятся, а в головах уж давно не мозги, а манная каша. Увидит, к примеру, сосед-ветеран, как я по улице в новой форме вышагиваю, решит, что немцы вернулись, достанет из погреба ППШ да как вдарит!
