– Ой-ей, берегися, сторонися!
– Шуму-то ноне на пристанях Новагорода, крику-то! Пора гостям в море, погода уходит, а разгрузчиков мало. Команде перед походом надо дать отдыха, а где взять людей на разгрузку?! Шумят люди на главной площади, шапки оземь бьют и на грудки сходятся. Иные уж и зубы выплевывают.
Боятся голода. Лето мокрое выдается. В прошлом годе тоже был неурожай, чуть ли не кору пришлось жевать.
Вечевой колокол по три раз на дню гудит, тревожно, жутко да же слышать его. Тятя Василья торопит сходить в гужевые ряды, подыскать упряжи да домой собираться. Тревожно в городе, голод но. Не пойдут ли селенья грабить? Чем жить, на зиму глядя, ежели все отымут?! А Василью в родную избу неохота. Походил, потолкался на пристане, нельзя тятю ослушаться, пошел упряжь искать.
– Эй, как тебя? Гузно подымешь? Две деньги дам, вынать товар надо, давай, пособи, расчет честью!
– Тятю спросить надо, домой тятя торопит!
– Тятю… Тьфу ты, малой еще.
– Не малой. Гузно любое снесу. А тяте скажусь. Да я одной ногой!
Крякнул тятя, но сына отпустил. Дотемна успеем. Да и за ночь ничего не случится. А запас надо иметь в тревожное время.
Василей на каждом плече несет и бегом бежит. Взмокли волосы, густые и толстые, как лошадиное сило, потемнели синие глаза – девичья гроза. Только и передохнул, когда до нужного места бегал. Деньги тяте отдал, тот – в гужевые ряды, а ты, мол, ступай до нашего обозу, тронемся ноне.