Серж Безродный был писателем. К тридцати пяти не вышло ни одной книги, но автор очень старался, – писал, писал и писал. Много лет отдал творчеству. Начав царапать бумагу авторучкой, вернувшись из армии, так и продолжал до сих пор.
Приходил домой после работы, ужинал и сразу садился за печатную машинку. Компьютеров не признавал, хотя и не чурался, считал, что настоящий писатель должен печатать на пишмашинке. У старенькой «Москвы», некоторые буквы западали, и иногда приходилось дорисовывать карандашом. Пальцы частенько застревали между клавишами – порой сдирал кожу, вытаскивая их из недр машинки и вполголоса матерясь.
Серж Безродный – это псевдоним. На самом деле его имя не столь поэтично – Сергей Семенов. Стеснялся этого хобби и никому не показывал собственных опусов. Кроме жены… Мария ушла, прожив с ним пять лет. Может быть, вовсе не из-за увлечения литературой, но он считал, что именно по этой причине. Серж Безродный мнил себя пострадавшим за искусство.
А еще верил в музу. Не в эфемерную мистическую, с арфой и крылышками, которая существует в воображении писателей, а в настоящую женщину. Был уверен, однажды его посетит прекрасная незнакомка, и Серж напишет гениальный роман. Создаст такую вещь, которая покорит каждого. А еще представлял, что у писателя с музой должен быть секс. С женой были отношения, но хотелось большего. Праздника и феерии, сказочного секса. Оттого и ушла, что их постель за пять лет превратилась в театральные подмостки провинциального театра – оба делали вид, что им нравится, но актерами были никакими. Да и позже ни одна проститутка не давала желаемого. А Серж мечтал о настоящей музе, а не об обычной женщине.
***
В субботу заварил чай и сел за печатную машинку. Чем нравилась «Москва» – старушка не боялась быть залитой чаем или кофе. Компьютерная клавиатура после этого выбрасывалась на мусорку, а пишмашинка знай себе работала.
Две недели писал рассказ, но на бумаге появлялись лишь мертвые буквы. Текст не хотел оживать, чего-то не хватало. Серж выбрасывал скомканные листы, пил чай, курил и думал, как же придать жизни этой истории. Но ускользало нечто важное – сколько бы автор ни долбил по клавишам, не удавалось поймать настроения и создать атмосферу. Набор предложений не желал превращаться в художественное произведение.
…За спиной послышалось движение. Оторвавшись от печатной машинки, Сергей развернулся и увидел женщину лет тридцати. Одета в белый спортивный костюм и такие же белые кроссовки. Светлые волосы собраны на затылке в короткий хвост. Красивое лицо с тонкими чертами, большие глаза, нежные губы – она была прекрасна.
– Здравствуйте, вы не видели моего кота? – с улыбкой спросила белоснежная женщина.
Как эта красавица оказалась в квартире с запертой изнутри дверью – большая загадка.
– У меня нет кота. А вы откуда?
– Я кота ищу, кажется, забежал в вашу дверь. Здесь открыто было.
Сергей точно помнил – дверь оставалась закрытой на ключ.
– У меня нет котов. И дверь я запирал.
В этот миг из-под стола раздалось протяжное и жалобное мяуканье.
– Барсик! – воскликнула женщина и, подбежав к столу, опустилась на четвереньки, полезла к мяукающему коту.
Сергей отметил выпуклую крепкую попку и поймал себя на мысли, что не против бы прикоснуться к ней. И, откатив кресло в сторону, вцепился пальцами в подлокотники, чтобы не дать волю рукам.
– Вот ты где, негодник! – сказала дама и вытащила на свет такого же ослепительно белого кота.
Поднялась с колен и прижала Барсика к груди. Третий-четвертый размер, оценил писатель и спросил:
– А вы новая соседка? Я видел, вчера переезжали, носили вещи по лестнице.
– Можно и так сказать. А вы писатель?
– Да… – застенчиво произнес Сергей. – Можно и так сказать.
Белоснежка присела на краешек стола, не выпуская кота.
– И где вас можно почитать?
– Нигде. Я еще никуда ничего не посылал и никому не показывал. Наверное, я плохой писатель.
– Самокритика – это хорошо. А мне покажете?
Поставив кота на стол и, не дожидаясь ответа, выдернула из машинки лист.
– Я еще никому… – запротестовал автор, вскакивая с кресла.
– Вот я и буду первая.
Она принялась читать, шевеля губами. Кот внимательно следил, словно понимал, что происходит. Сергей напряженно молчал, стоя рядом.
Дочитав, женщина отложила листок.
– Знаете, а мне нравится, как вы пишете. У вас легкая рука. Но… мне кажется, вы сами не знаете, о чем хотите написать. И… наверное, поэтому с все ваши вещи остаются в виде вот таких вот забавных миниатюр. Я не ошиблась?
Сергей покраснел.
– Кхм. Да… пожалуй, вы правы. Я никак не могу поймать то самое важное, ради чего стоит писать. Исписал тонну листков… этих самых забавных миниатюр, как вы говорите.
В груди опустело. Эта женщина одним глазом глянула на писанину и сразу высказала то, до чего так и не смог дойти своим умом. Нет в нем писательского дара, умеет составлять слова в предложения, писать забавные миниатюры, но и все на этом.
Разозлившись на себя, вырвал из ее рук листок, изорвал на мелкие клочки и отправил в корзину под столом.
– Спасибо, что раскрыли мне глаза…
– Не обижайтесь, – голос был вовсе не насмешливым, как могло бы показаться. – Вы шли не по той дороге, а теперь, надеюсь, сможете найти свой авторский путь.
