Октябрь 1589,
Лестер-хаус, Стрэнд
Капли воска с шипением падают на бумагу, в воздух поднимается едкий дымок. Пенелопа прикладывает печать, слегка поворачивает, чтобы оттиск получился смазанным. Стоит ли отправлять это письмо? Попади оно не в те руки, его автор окажется на плахе за государственную измену.
– Значит, ты считаешь… – обращается она к Констеблю, стоящему у нее за спиной.
– Считаю, вы слишком рискуете.
– Я должна обеспечить будущее семьи. Королева уже немолода. Если с ней… – Пенелопа настороженно оглядывает комнату; за шторами могут притаиться слуги, готовые продать драгоценные сведения тому, кто больше заплатит. – На жизнь ее величества покушались, и не раз, а наследника она так и не назначила. – Нет нужды объяснять: к короне Елизаветы приковано внимание всей Европы. – Род Деверо нуждается в надежных союзниках.
– А Яков Шотландский – самый вероятный претендент на английский престол.
– Так говорят. – Пенелопа твердо завершает обсуждение. Об этом вопросе многократно говорили с ее братом и матерью, которая разбирается в дипломатии лучше, чем все они, вместе взятые. – Я поступаю так не ради себя, а ради Эссекса. Моему брату нужны могущественные друзья. – Она вручает Констеблю письмо.
Тот легонько проводит пальцем по бумаге, словно по коже возлюбленной.
– Если оно попадет не в те руки…
Речь, разумеется, о Роберте Сесиле, сыне лорда-казначея Берли, крепко держащего бразды правления Англией. У Сесила везде глаза и уши.
Пенелопа загадочно улыбается:
– Это не более чем предложение дружбы, к тому же исходящее от дамы. – Она изящным жестом прикладывает ладонь к груди и округляет глаза, будто желая показать, что слова женщины не имеют никакого веса. – Тайные сношения с правителем другой страны могут повредить Эссексу, однако если переписку веду я… – Она с показным смирением склоняет голову. – Полагаю, подобное послание совершенно безобидно.
– Письмо от дамы? – смеется Констебль. – Ну конечно, никто ничего не заметит.
Остается молить Господа, чтобы так оно и было.
– Ты уверен, что готов выполнить мое поручение?
– Для меня величайшее удовольствие – служить вам, миледи.
У Пенелопы нет причин сомневаться в его словах. Констебль сочинил не менее сотни стихов в ее честь, и не он один. Вокруг Эссекса увиваются поэты и философы; они притягиваются к нему, словно железные опилки к магниту, из кожи вон лезут, дабы заслужить расположение, в частности воспевая хвалы его сестре. Тем не менее, несмотря на бесчисленные рифмованные банальности, превозносящие ее красоту, – глаза словно звезды, локоны, подобные золотому руну, голос, как у соловья, белоснежная мраморная кожа, – мужчина, за которого Пенелопу выдали замуж, не скрывает своего к ней отвращения. Красота хороша для сонетов, однако хрупка, словно яичная скорлупа, и столь же непроницаема; невозможно разглядеть, что под ней скрывается.
– Передай письмо королю лично в руки. – Пенелопа отлично понимает, насколько опасна эта задача. Впрочем, Констеблю не впервой выполнять столь деликатные поручения.
– Но как мне к нему приблизиться? – помедлив, говорит он.
– Ты же поэт; используй свой дар. Моя печать поможет проникнуть в королевские покои, – она кладет ему на ладонь свой перстень. – В конце концов, я – сестра графа Эссекса, фаворита самой королевы, и ее внучатая племянница; разве этого мало? – В голосе невольно прорезаются жесткие нотки. Констебль неуверенно переступает с ноги на ногу. Чтобы его подбодрить, Пенелопа милостиво улыбается. – Храни перстень отдельно от письма. А если король попросит дополнительных доказательств, передай ему вот это, – она достает из позолоченной шкатулки свой миниатюрный портрет.
– Хиллиард[2] неточно передал ваши черты, – задумчиво произносит Констебль. – В жизни вы намного красивее.
– Пустяки, – отмахивается Пенелопа. – Внутренняя красота важнее внешней. Для моей цели сходство с оригиналом вполне удовлетворительное.
Констебль прячет перстень, портрет и письмо за пазуху.
Спаниель Сперо лает и скребется в дверь, порываясь выйти. Слышится лязг отворяемых ворот, цокот копыт по булыжникам и тревожные выкрики.
В комнату врывается Жанна, компаньонка Пенелопы.
– Скорее, твой брат ранен. – Из-за французского акцента ее слова не кажутся столь пугающими.
