В целом мире вы не найдете столь тихого и располагающего к мечтаниям уголка, как крохотный городок Цаххен. Он уютно расположен в северном краю, скрытый среди гор и лесов так старательно, что даже с высоты птичьего полета кажется зелено-голубым лабиринтом, а вовсе не поселением. Если вам когда-то случалось любоваться картинами Томаса Кинкейда, то вы без труда представите себе наш Цаххен. Это райское местечко для тех, кто долгими зимними вечерами любит наслаждаться покоем, сидя перед растопленным камином, наблюдать за дразнящими вьюгу языками огня и медленно потягивать чай. Впрочем, для любителей созерцания и другие времена года здесь весьма живописны.
Конечно, Цаххен не единственный город, где можно выпить чаю, но уверяю вас, что нигде вам не подадут столь изысканного напитка, как в чайной Тетушки Розы. Именно здесь в пятничные вечера собирается Цаххенское чайное общество. Его участником может стать каждый желающий, имеющий при себе парочку занятных историй, замешанных на мистике. Пусть истории будут сказочными, смешными или, наоборот, ужасными, холодящими кровь; пусть они будут нелепыми, не имеющими начала или окончания, главное – верить в то, что рассказываешь и не смотреть в сторону Кляксы Бокса.
Это бывший нотариус и постоянный член цаххенского чайного общества, доверяющий лишь логике и здравому смыслу. Не знаю, почему его прозвали Кляксой, но предполагаю, что не от большой симпатии. Признаюсь, мне старикан нравится, как и все, кто обладает острым умом и правом на свое мнение. Обычно он молча выслушивает чье-то повествование, а, когда рассказчик замолкает, хитро прищуривает глаза и недоверчиво хмыкает. Иногда его спрашивают о причинах недоверия, и тут бывший нотариус, включая логику, разрушает очарование тайны. Да, Бокс прозаичен, как… как клякса.
Сегодня место председателя занимает сам бывший нотариус, а, значит, ему предстоит нелегкая задача – хмыкнуть в ответ на свой собственный рассказ. Это забавно. Тише, Клякса Бокс начинает…
– Чай с бергамотом частенько спасал меня от скоропалительных выводов и глупых поступков. Вот и сейчас, вдыхая аромат логики и строгости, я не хочу обвинять во всем случившемся разрушительные чары мистики. По возможности, постараюсь кратко пересказать события давно минувшего времени, а вы решите сами, что здесь принять за основание: мистику зла или злобную мистификацию.
В дни моей юности приятельствовал я с одним молодым человеком по прозвищу Малыш Дин. Ростом он был невелик, сложением нескладен и до крайности худ. Говорили, будто во время работы – он занимал должность помощника аптекаря – Дин постоянно напевал себе под нос докучливую фразу детской песенки «Дин-дин. Длинный день клонится ко сну… Дин-дин. Длинный день»… Надо полагать, это была скучнейшая из всех скучных песен, но ведь и работа у бедняги Дина не располагала к особенному веселью. Скажу прямо: Малыш Дин по праву считался самым унылым юношей города Пааво, куда меня направили по окончанию университетских нотариальных курсов.
Признаюсь, при мне Дин не практиковался в вокале, видимо, не желая терять единственного человека, который не избегал общения с ним.
Однажды Малышу Дину приснилась комната. Она была маленькой, заброшенной и настолько бедненькой, что даже Дин, не знавший радостей достатка и роскоши, почувствовал себя неловко. Старые выцветшие обои, бывшие некогда позолоченными, уныло свисали со стен, бронзовая люстра накренилась и брюзгливо скрипела при легком дуновении ветерка, тонкими струйками проникающего сквозь щели в рассохшихся рамах, паркет, казненный временем, превратился в щепки – безрадостная картина.
Но удивительнее всего, что вместе с неловкостью Дин ощутил и необыкновенное чувство радости, как будто нашел то, что искал долгие годы. На колченогом столе возвышалась пропыленная золотая ваза с чудным рисунком: девушка, танцующая на спине льва, уснувшего на огромном барабане. Чем дольше Малыш Дин разглядывал рисунок, тем четче прорисовывались детали. Одной рукой танцовщица придерживала легкую накидку, другой держала песочные часы; изящную шею обвивала маленькая змейка, длинные тяжелые волосы были забраны в хвост, удерживаемый на затылке танцовщицы скорпионом.
Дин не считал себя любопытным, но что-то заставило его сначала заглянуть в вазу, а затем просунуть руку в узкое горлышко диковинного сосуда.
– Чудеса! – сказал Малыш Дин через мгновение, разглядывая крупицы золотого песка на ладони.
В реальной жизни Дин слыл человеком скучным, но кто его знает, кем он слыл в мире снов. Случись такое наяву, Дин, не долго думая, схватил бы вазу и спрятал в укромном месте до полного выяснения дела. Но во сне он принялся торопливо рассовывать золотой песок по карманам, опасаясь быть застигнутым врасплох.
Где-то вдалеке слышалась ритмичная музыка, монотонная и пугающая, словно шаги неотвратимости: «Дин-дин. Длинный день клонится ко сну.».
