(296 год Железных Времен, конец Хмурого месяца)
Над протоптанной в снегу тропой, что бежала берегом Тагизарны, протянула толстые ветви корявая, разлапистая, искалеченная ветрами сосна.
Распластавшись на ветке, черное чешуйчатое существо не сводило с тропы маленьких красных глазок. Когтистые лапы застыли, впившись в кору. Из приоткрытой пасти время от времени вылетал длинный, по-змеиному раздвоенный язык – и тут же прятался обратно. Казалось, только язык и был живым, а сам ящер выглядел чудовищным черным наростом на сосновой коре.
Внизу послышался скрип снега под ногами – такой легкий, что человеческое ухо не уловило бы его. Ящер не пошевелился: чуткие ноздри уже сказали ему больше, чем слух.
Скрип приближался. На тропе появился мальчик лет четырех-пяти, крепенький, кареглазый. Он шел осторожно, на каждом шагу останавливался, озирался по сторонам. В руках у малыша был игрушечный меч, выструганный кем-то старательно, с явной любовью.
Маленькие красные глаза сверху поймали ребенка, впились в него, не упуская ни одного движения.
Вот малыш остановился, разглядывая засыпанный снегом куст можжевельника. Вот медленно двинулся вперед. Вот он уже поравнялся с сосной…
Внимание мальчика привлекла кучка осыпавшегося с ветвей снега. Он быстро перевел взгляд в голую крону…
Но поздно, поздно!
Черное гибкое тело метнулось вниз. Отлетел в сторону деревянный меч. Клыкастая пасть сомкнулась на добыче – и снова разомкнулась.
– Я сссъел! – с шипением сообщил заснеженному лесу ящер.
Мальчишка, высвободившись из-под чешуйчатой лапы, поднялся на ноги и принялся варежкой стряхивать снег со штанишек.
– Ну, съел и съел… а чего на весь лес орать? – сердито отозвался он. – Я тебя почти нашел!
– Не уссспел! – торжествовал ящер. – Я тебя сссъел!
– Что съел – это не спорю, – строго сказал мальчуган, – а вот если ты мне тулуп порвал, моя мама нам обоим задаст!
– Не надо задассст! – встревожился ящер и принялся тыкаться мордой в аккуратненький, добротный тулупчик – не порвал ли, в самом деле?
И попался: получил пригоршню снега в приоткрытую пасть.
Такое коварство не могло остаться безнаказанным. И была схватка, и был бешеный бег друг за другом по кустам, и было кувыркание в сугробах – только снег взвивался да трещали сучья!
Наконец лихие вояки угомонились и сели рядышком на выступающий из земли корень сосны. Ящер подвернул под себя хвост, чтобы не так холодно было животу. Все-таки не одобрял он зиму.
– Теперь я буду прятаться! – потребовал мальчишка.
– Нюххом сссыщу! – гордо ответил ящер.
Мальчуган огорченно покосился на приятеля. Это да, нюх у него такой, что собаке впору от зависти сдохнуть.
– Попробую! – не устрашился трудностей упрямый мальчишка.
– Ззамерсс, – возразил его чешуйчатый друг. – Гретьсся!
– Ой, ну разочек, а?
– Просстужусс! – наотрез отказался ящер. – И Сссизый рассердитсся!
– Ой, и мама тоже! – спохватился мальчик. – С этими взрослыми никакого сладу! Так бы и держали нас все время на глазах!
– Взросслые – ужассс! – твердо согласился ящер. Порылся в памяти и выдал еще одно неприятное слово на человеческом языке: – Присссмотр!
– Присмотр, будь он неладен! Бежим домой греться, а то моя мама нам уши оборвет.
Ушей у ящера не было, но серьезностью ситуации он проникся вполне. Да и самому ему хотелось в тепло бревенчатого дома, к жару, который струится от прирученного огня.
Мальчуган подобрал свой деревянный меч, и оба малыша поспешили туда, где над кустами высилась бревенчатая ограда постоялого двора.
* * *
А в это время – тоже близ берега Тагизарны, но гораздо севернее – по лесу по-охотничьи, след в след, шел отряд троллей.
Босые ноги твердо ступали в сугробы, прочная шкура не вздрагивала от порывов ледяного ветра, заблудившегося меж стволов. На троллях были только набедренные повязки из шкур, но другой одежды великаны и не желали знать.
Зима была единственным временем года, которое радовало свирепых охотников. Именно зимой приходили они из года в год сюда, на берег большой реки. И уходили прочь, когда солнце становилось хищным и убивало снег…
Старый Хырр, идущий в середине цепочки, сказал негромко:
– Раньше здесь было лучше. Больше добычи. Меньше людей.
Все промолчали. Старый Хырр, хранитель мудрости племени, говорил мало, но каждое слово его полагалось разгрызать в тишине, как мозговую кость.
Только замыкающая цепочку молодая охотница Агш, первая задира племени, крутанула над головой дубину, сделанную из вырванного с корнем дерева, и дерзко отозвалась:
– Люди – добыча!
Старый Хырр даже не повернул голову к наглой самочке, не родившей еще ни одного детеныша, и тихо промолвил:
– Люди – опасная добыча.
Агш злобно передернула плечами – так, что отвислые груди мотнулись из стороны в сторону. И хотела огрызнуться: мол, опасная добыча – самая вкусная, а старики всегда говорят, что раньше было лучше. Как и все самки, Агш болтала слишком много.
