Посвящается круглой дате – 120-летию движения авторов к стабильности
Изменения в социальной реальности сопряжены с эволюцией модных и эксплуатируемых терминов. В зарубежной научной и популярной литературе в семидесятые годы XX века стала обсуждаться тема кризиса, хотя в нашей стране господствовали другие социально-экономические детерминанты, и этот период вспоминается как время процветания после ужасов войны, послевоенного восстановления народного хозяйства, развенчания культа личности. С восьмидесятых годов стали беспокоиться о судьбах и путях глобализации, но эти тенденции не стали нашей родной явью до распада СССР. В 2008 году проявились симптомы кризиса технологий финансовых манипуляций и кредитования, породившего невиданный доселе рост спекулятивных ценных бумаг и внешнего долга ведущих стран мира.
Выступая с докладом на Международной конференции «Современное государство и глобальная безопасность» (Ярославль, 13–15 сентября 2009 г.), Иммануил Валлерстайн сделал радикальный вывод: «Сочетание всех трех элементов – масштабов «обычного» краха, реального роста затрат на производство и внешнего давления на систему, создаваемого ростом китайской (и вообще азиатской экономики), – означает, что Шалтай-Болтай свалился со стены и собрать его уже никому не удастся. Система очень, очень далека от равновесия и подвержена колоссальным колебаниям»[1].
Естественная реакция как людей, принимающих решения, так и актуально ориентированной теории – поиск путей и форм сужения амплитуды происходящих колебаний, компенсации их разрушительного действия, движения к стабильности. Является ли стабильность в этих условиях синонимом застоя и торможения?
На этот вопрос дал демонстративный ответ на форуме «Стратегия-2020» первый заместитель главы Администрации Президента РФ Владислав Сурков: «Я думаю, что мы должны ценить бережное отношение к обществу и политической системе. И не стремиться все перелопатить, надеясь, что из очередного бардака что-то вырастет. Чтобы создать продуктивное общество, чтобы уйти от сырьевой зависимости, президент и премьер предлагают путь эволюции. Политическая стабильность, консолидированное государство – это инструмент модернизации. Может быть, веселей было бы по-другому. Но вопрос – что эффективнее? Мы все-таки не в цирке… За последние сто лет так накувыркались, хватит уже»[2].
Является ли тенденция к стабильности чисто российским, оригинальным явлением? На этот раз «российская самобытность» совпадает со стремлениями, идеалами, ценностями других народов, о чем свидетельствуют данные социально-психологических и кросс-культурных исследований. Л. Колбергом было показано, что стадии морального развития личности выстраиваются от подчинения требованиям с целью избегания наказаний до ориентации в поведении и социальном взаимодействии на универсальные социальные ценности и этические принципы.
Сходным представляется путь социального познания и политических представлений проблемы социальной стабильности: от задачи избегания «наказаний» на макроуровне до ориентации на стабильность как ценность социального поведения, формата социальных векторов.
Авторы коллективной монографии, изданной Институтом психологии РАН, констатируют: «Эта ситуация расширяет социальный заказ психологии, побуждая ее обратиться в качестве объекта изучения и к нашему обществу в целом, к его макропсихологическим проблемам, а также к другой составляющей объекта макропсихологии – к таким важнейшим проблемам современного российского общества, как его криминализация, терроризм, разрушение морали и т. п.»[3]. Не последнее место в этом ряду объектов психологического исследования занимает социальная стабильность.
Авторы настоящего исследования стремились учесть достижения своих коллег по социальному и научно-практическому анализу независимо от конкретных дат и места их творчества. Осмысление сходных задач и ситуаций в различных методологических форматах расширяет междисциплинарную амплитуду психологического знания и уточняет, индивидуализирует социально-философское и политическое видение проблематики. Современная психологическая наука расширяет свои традиционно сложившиеся сферы интеллектуального влияния, принимая вместе с тем действующие в них методологические принципы и парадигмы. Помня об изучении «предметных, временных и социальных измерений» (Н. Луман), авторы предполагают, что взаимоотношения, взаимодействие и взаимополагание предметно-практической деятельности, причинно-следственных связей, социальных ситуаций, социальных идентичностей и социальных феноменов, социальная отнесенность предметно-практической деятельности, объектов и субъектов систематизирующихся социальных взаимоотношений, различение социальной значимости прерывности и непрерывности указывают на социализацию устойчивости, комплексное движение к источникам и формам социального партнерства и социальной взаиморегулируемости, усиление социальной системы через осознанную изменчивость.
Стремительное изменение характера и значения информационных технологий в жизни отдельного индивида, социальных групп, социума, кибернетизация социальных взаимодействий и промышленности, взрывной характер развития «массмедиа» обусловливают изменения не только в характере и содержании производства, распределения и потребления, но и в способах мышления. «Мгновенная синхронизация множества операций положила конец старому механическому образцу расположения операций в линейную последовательность» (Герберт М. Маклюэн).
