Встречаясь с авторами, подобными князю А. И. Долгорукому, критика обыкновенно считает долгом прочесть им поучение о том, что, не имея поэтического дарования, не нужно тратить трудов и времени на вялые стихи и плохие рассказы, что нужно заниматься делом, посвящать себя общественной пользе и пр. Говоря вообще, такое поучение совершенно справедливо и основательно; но нельзя делать ему слишком обширного применения в нашем обществе, где человек пишущий иногда и за то уж заслуживает похвалы, что чего-нибудь другого не делает. Вот, например, князь А. И. Долгорукий; если о нем судить с отвлеченно-литературной точки, то все его произведения и его самого как автора надо судить беспощадно. В самом деле – ни малейшего проблеска литературного таланта невозможно приметить в десятке его повестей и в нескольких десятках стихотворений, составляющих три тома сочинений князя А. И. Долгорукого. Если судить строго, то надо будет прибавить, что и избытком ума нельзя попрекнуть все его творения. В стихах большею частию – или развивается мораль, заимствованная из прописей, или делаются тонкие намеки на женский пол и на то, что мы, дескать, «пожуировали житию»… Повести почти все – содержания несколько скандалезного и водевильного.[1] Так, в одной – почтенный муж учит своего приятеля соблазнить какую-то женщину, которая потом оказывается его женой. В другой – удалой полковник хвалится перед молодым офицером, что он его отец; тот вызывает его и убивает, мстя за клевету; а вслед за тем получает от матери письмо, в котором объясняется, что хвастовство полковника имело вполне справедливое основание. В третьей – какая-то барыня влюбляется в гувернера-француза и удаляется с ним ежедневно – показывать китайские тени сыну; муж ее, по наущению князя Лельского, отвергнутого любовника его жены, отправляется в комнату китайских теней, с потайным фонарем, чтобы подшутить над женою. Но – «князь отворил дверь, открыл фонарь, – и что же представилось их взорам? Вместо обещанных чудес, зрелище самое обыкновенное, которое мне ничего бы не стоило передать вам, благосклонный читатель, но, право не знаю почему, Андрей Андреич Рюмский (то есть муж) просил меня убедительно этого не рассказывать». Так заключает князь А. И. Долгорукий свою повесть, и в этом заключении можно видеть даже и образчик его изящного слога и тончайшего остроумия.
В образчик стихотворений приведем, пожалуй, одно, которое может дать понятие и о версификации и о философии автора. Называется оно: «Человек».
Ах, право, жалок человек!
До гробовой доски страдает,
В потемках бродит целый век,
Из ямы в яму попадает.
Несчастный раб своих страстей, —
Преграды нет его желаньям,
И тьму лукавых он сетей
Плетет с бесплодным упованьем!
Что ныне нравится ему,
В чем жизни счастие находит, —
Смеется завтра он тому,
И так всю жизнь свою проводит.
К чему ж гордится он собой,
Всего быть выше здесь мечтает,
Когда с превратною судьбой
Он состязаться не дерзает?
Когда не властен в чувствах он
И страсти в нем сильнее власти,
Когда отрадный миг лишь сон,
А прочного – одни напасти!..
Как видите, стихотворение не отличается ни поэтическими красотами, ни особенною глубиною или новостью мыслей. И все три тома сочинений кн. А. И. Долгорукого доказывают, что автору по плечу только такие идеи и такой стих – не более… Стихотворения альбомные, надгробные, послания и т. п. также отличаются рутинною, всегда бесцветною, а подчас и пошловатою любезностью и болтливостью, даже без всякого остроумия. Стихотворения о жуировке и женщинах тоже не выходят из того тона, который принято называть гвардейским: он вертится на рогах мужей и намеках на тайные желания и на сокрытые женские прелести; высшей точки остроты и игривости достигает он в заглавии одной повести князя Александра Ивановича Долгорукого: «Дыра на бабушкиной юбке» (часть III, стр. 59)… Житейские правила в стихах кн. А. И. Долгорукого преподаются в таком роде:
Конец ознакомительного фрагмента.
