Пролог
Семь лет назад
– Послушай, эта деревня не всегда была такой. Когда-то давно она даже имела своё собственное место на карте. Это теперь её на карте не найти. Теперь она то там, то здесь… Там, где в данный момент Он пожелает. Там, куда Его воля тянется скрюченным, острым пальцем. Одним из этих пальцев станешь ты. Я знаю, ты не веришь моим словам, ты думаешь, что это просто мистификация, но послушай меня, ведь я – твой отец, и твои будущие мучения будут на моей совести, если я не отговорю тебя сейчас. Ты не обязана делать этого. Ты же понимаешь, что ты можешь отказаться?
– Ой, пап, – прорычала Ксения, – Не начинай. Ладно? Ну хоть сегодня!
– Сегодня – лучший день, чтобы начать. И ведь уже в который раз? Ты что, думаешь, я просто так тебя пытаюсь отговорить? Я был там, я сам служил Ему, и еле выбрался оттуда. Еле… Откажись от этой затеи, я тебя умоляю! Останься здесь, со мной. Будем вместе держать Нору!.. А потом, может, и выбраться получится.
– Хочешь, чтобы я каждый день, до конца своей жизни, убирала рвоту за твоими алкашами? Ну спасибо, пап! – она сверкнула глазами, – Нет уж! Хватит. Я тебя совсем не понимаю. Любой другой, – она прыснула ладонью в сторону окна, за которым виднелись деревенские дома, – был бы счастлив, если бы его дочь или сына пригласили служить в Орден. А ты чего?
Егор Викторович тяжело, надрывисто вздохнул, наблюдая за тем, как его дочь собирает вещи. Сожаление о том, что она девочка, а не мальчишка, заняло его голову. Он знал, что можно сделать с пацаном в такой ситуации – можно просто заставить его подчиняться силой, авторитетом или просто задавить логикой, но вот женщины, с их абстрактным мышлением и эмоциональным восприятием его логике не поддаются, да и леща всыпать дочери он никогда себе не позволит. И вот она бегает по комнате, собирает свои вещи, а он не знает, как её остановить.
– У меня там будущее! – поменяв злость на ласку, начала Ксения.
– Какое там может быть будущее, Ксюш? Ты вообще знаешь, чем там люди занимаются? Я же вижу, как ты смотришь на ребят в форме! Тебя так туда из-за них тянет, да? Просто скажи, это я пойму, это для меня просто. Против природы не попрёшь. Но… – он на несколько мгновений замолчал, сдерживая злобу, – Пойми. Пойми пожалуйста! Это не театр какой-нибудь, где можно играть свою роль хорошо и за это все будут тебя любить.
Ксения на миг остановилась, расстерянно посмотрев на отца. Егору показалось, что его дочь действительно верит в то, что всё происходящее в деревне – просто представление. Затянувшаяся шутка одного умелого артиста, благодаря которой он взял под контроль всю деревню и отказался останавливаться на этом. Осознав наивную веру дочери, он расстроился ещё больше, спрятав лицо в ладони. Дочь фыркнула и продолжила собираться.
– В деревне все уважают тех, кто носит их форму, которую когда-то, между прочим, носил и ты. Тебя до сих пор за неё и уважают, хоть ты и изгой.
Егор показал лицо из-за ладони, подняв брови. Ксения встретилась с ним взглядом и поняла, что сказала лишнего, чем задела отца за живое.
– Меня уважают не за мундир, доченька. Как вообще кого-то можно уважать за то, что он носит? Ты головой-то думаешь хоть иногда, девчонка? Меня уважают за то, что я из себя представляю, как себя веду и чем занимаюсь, а не за то, что я когда-то носил мундир Наблюдателя, – всё это вырвалось у него на повышенных тонах, и Ксения, не успев дослушать и половины, закатила глаза и отвернулась, застегивая чемодан.
– Ну давай, наори ещё на меня перед переездом, самое время! – прошипела Ксения, нажимая на спрятанную глубоко в подсознании отца кнопку с надписью "чувство вины".
Отец вздохнул, сложил руки на груди и пробубнел в ответ:
– Виноватить будешь своих молокососов безмозглых, на меня такое не действует. Я ору потому, что порой мне кажется, что и ты от них не так далеко ушла. И возраст тебе мешает меня послушать. Была б ты парнем, я б тебе уже задницу надрал!.. – он показал дочери кулак.
– А что слушать? Давай послушаю, – вызывающе сказала Ксения, уселась на кресло и, подаражая отцу, сложила руки на груди.
– Послушай, послушай. Тебе же дед не говорил, чем тебе придётся там заниматься? А если и говорил, то не правду. Или ты согласилась, что за его идеи ты готова убивать? О-о-о, – прорычал он, заметив реакцию дочери – её глаза округлились – и продолжил, – что, разве нет? За своих мальчишек в форме ты готова убивать? Людей свинцом шпиговать-дырявить готова? За тряпку эту, которую ты формой называешь?!
Егору показалось, что он ударил по нужной струне, когда глаза Ксении от удивления раскрылись шире обычного. Тогда он, уцепившись за эту ниточку, начал тянуть её изо всех сил.
– Что такое? Не говорил? Так я тебе скажу. Я поэтому свой мундир и снял, что надоело с руками по локоть в крови ходить.
– Тебя за бунт звания лишили, – вставила она.
– Бунт начался с того, что я отказался снова топить людей заживо!.. Я всё время пытаюсь тебе объяснить, но ты не слушаешь меня, как будто я тут сказки сочиняю. Это не игра, понимаешь? Не фикция, не… Как ты там говоришь?
– Мистификация, – пробубнила под нос Ксения.
