Такси, старый «ровер», пропахший сигаретным дымом, не спеша ехало по пустынной загородной дороге. Был самый конец февраля, холодный сказочный зимний день в белом инее, под бледным, ясным небом. Солнце светило, протягивая тени, но не дарило тепла, и вспаханные поля лежали твердые, как камень. Над крышами разбросанных тут и там ферм и каменных домишек из труб отвесными столбами восходил дым. У кормушек с сеном толпились овцы, обремененные отросшей шерстью и будущими ягнятами.
Пенелопа Килинг, сидя на заднем сиденье, смотрела сквозь пыльные стекла. Никогда еще давно знакомые ей места не казались такими красивыми.
Дорога круто изогнулась, здесь стоял дорожный столб, указывающий направление на Темпл-Пудли. Шофер притормозил, со скрипом переключил скорость, и машина, свернув, покатила с прискоком под гору между высокими стенами колючей живой изгороди. И вот уже деревня – домики из золотистого котсуолдского песчаника, газетный киоск, мясная лавка, пивная «Сьюдли Армз» и церковь в глубине за старинным кладбищем и строем пристойно сумрачных тисов. Народу почти не видно. Школьники все на занятиях, остальных на улицу не пустил холод. Только один старик, руки в варежках, на шее шарф, прогуливает дряхлого пса.
– Который дом? – через плечо спросил таксист.
Она нетерпеливо подалась вперед, волнуясь бог знает почему.
– Еще совсем немножко проехать. Через деревню. Белые ворота справа. Вон, видите? Распахнутые. Приехали!
Таксист въехал в ворота и остановился у заднего крыльца.
Пенелопа вылезла из машины, кутаясь от холода в синюю накидку. Достала из сумочки ключ и пошла отпирать дверь. Водитель у нее за спиной, поднатужившись, открыл багажник и достал ее маленький чемодан. Она обернулась, протянула за чемоданом руку, но он не отдал и озабоченно спросил:
– Вас что же, некому встретить?
– Некому. Я живу одна, и все думают, что я еще в больнице.
– А вы как, ничего? Одна управитесь?
Она посмотрела в его доброе лицо. Совсем молодой, волосы густые, светлые.
– Ну конечно, – улыбнувшись, ответила она.
Он помялся, видно опасаясь быть навязчивым. Потом все-таки сказал:
– Хотите, я могу внести вещи в дом. Наверх втащить, если надо.
– Большое спасибо, вы очень любезны. Но я могу все сама…
– Мне ничего не стоит.
Он вошел вслед за ней в кухню. Она открыла дверь и проводила его вверх по узкой деревянной лестнице. В доме стоял запах стерильной чистоты. Миссис Плэкетт, дай ей Бог здоровья, в отсутствие Пенелопы не теряла времени даром. Она любит, когда хозяйки нет дома, – можно переделать уйму дел: вымыть белые перильца лестницы, откипятить пыльные тряпки, перечистить медь и серебро.
Дверь спальни была приоткрыта. Пенелопа вошла, молодой человек следом. Он поставил чемодан на пол.
– Могу я что-нибудь еще для вас сделать?
– Нет. Абсолютно ничего. Сколько с меня?
Он, слегка смущаясь, назвал сумму, будто ему об этом неловко было говорить. Она заплатила и оставила ему сдачу. Он поблагодарил, и они спустились обратно в кухню.
Но он медлил, не уходил. Ей подумалось, что, наверное, у него есть бабушка ее возраста, за которую болит душа.
– Вам ничего больше не надо?
– Уверяю вас, нет. А завтра придет моя приятельница миссис Плэкетт. И я уже буду не одна.
Это его почему-то успокоило.
– Ну, я пошел тогда.
– До свидания. И спасибо вам.
– Не стоит благодарности.
Он уехал, а она вернулась в дом и закрыла за собой дверь. Одна. Какое облегчение! Дома. В своем доме, среди своих вещей, на своей кухне. Гудела колонка отопления, давая блаженное тепло. Пенелопа расстегнула крючки накидки, сбросила ее на спинку стула. На чисто выскобленном кухонном столике стопкой лежала почта; Пенелопа перебрала ее, но не нашла ничего важного или занимательного и, оставив все как было, открыла стеклянную дверь в зимний сад. Мысль, что любимые цветы, может, погибают от холода или жажды, все эти последние дни не давала ей покоя, но миссис Плэкетт их тоже не обошла своей заботой. Земля в горшках была влажная, рыхлая, зелень яркая, здоровая. На ранней герани появилась шляпка крохотных бутонов, гиацинты подросли на три дюйма, не меньше. За стеклом виднелся настоящий сад, скованный инеем, голые ветки – как кружево на фоне блеклого неба, но и там во мху под каштаном уже белели подснежники и золотились верхние чашечки аконитов.
Пенелопа возвратилась в кухню и поднялась наверх. Она хотела было распаковать чемодан, но вместо этого позволила себе роскошь просто послоняться по комнатам и порадоваться возвращению домой. Она открывала дверь за дверью, оглядывала каждую комнату, смотрела в каждое окно, трогала мебель, поправляла занавески. Все на своих местах. Ни малейших перемен. Наконец, снова спустившись вниз, она взяла из кухни почту и, пройдя через столовую, расположилась в гостиной. Здесь собрано все самое ценное, что у нее есть: письменный стол, цветы и картины. В камине лежала растопка. Пенелопа чиркнула спичкой и, опустившись на колени, подожгла газету. Побежал огонек, вспыхнули и затрещали лучины, она уложила сверху поленья, и языки пламени взметнулись к дымоходу. Теперь дом окончательно ожил, и, когда это приятное дело было сделано, не осталось больше причины откладывать звонок кому-нибудь из детей с признанием в своем поступке.
