Глава 1
Путешествие в никуда
Из телевизионного шоу «На Говерле», вышедшего в эфир на канале Интер 18 апреля 202… года.
Ведущая Александра Качур:
Знаете, скажу откровенно, я не поклонница вашего творчества.
Гостья, юное дарование поэтесса Вера Миловидова, прославившаяся чтением своих стихов на YouTube:
Нет?… Что ж, мне всегда нравились люди, говорящие то, что думают.
Ведущая:
Я имела в виду, что не совсем понимаю ваших текстов, но мне приятно на вас смотреть. Вы, безусловно, одно из тех ярких существ, призванных принести в этот мир толику света. Думаю, вы отважная девушка и вас не смутит мой следующий вопрос: сколько вам лет, Вера?
Вера Миловидова:
Мне двадцать четыре года.
Ведущая:
Воистину весенний возраст! Скажите, как вы относитесь к известности?
Вера Миловидова:
О, раньше, лет в семнадцать-восемнадцать, все это казалось мне очень важным, очень. Я грезила о славе, жаждала ее и все недоумевала, почему она не приходит. Ведь годы-то идут, а меня по-прежнему никто не знает. А потом все изменилось. Потом я поняла, что слава меня совершенно не волнует.
Ведущая:
Конечно, вас стали узнавать на улице, появились поклонники, заваливающие восторженными отзывами, везде стали приглашать – тема потеряла актуальность.
Вера Миловидова:
Вот именно. И знаете, когда это произошло, я поняла, что мне нужно совсем другое.
Дорога стрелой неслась навстречу. В блеске раннего майского утра гладкая, бодрая, умытая ночным дождиком, она летела в ветровое стекло и уводила прочь от Киева. Дорога отсекала Киев прочь, а вместе с ним все понятное, знакомое и привычное. Впереди маячила сплошная чернота, которая надвигалась неумолимо, приближаясь с каждым километром. Несмотря на умытый блеск, ничего хорошего в этом майском утре не было, ровным счетом ничего, ни единого светлого момента.
Александра Качур вела машину сосредоточенно, плотно сжав губы, стараясь не думать ни о чем, кроме дороги, но получалась плохо. Вернее, не получалось совсем. Мысли разрывали голову, ярились подобно рою пчел, запертому в улье и отчаянно ищущему способ вырваться на свободу. Однако свобода означала полный хаос. Если она позволит мыслям вырваться, то снова погрузится в липкий морок отчаянья, в котором пребывала весь предыдущий день, с того самого момента, когда узнала о смерти отца.
Никакая логика не помогала. Никакие увещевания себя, разумной, не помогали. В это проклятое утро ей не хотелось решительно ничего из того, что она вынуждена была делать. Не хотелось находиться в этой машине, такой любимой еще два дня назад, не хотелось, чтобы на заднем сиденье сидели те, кто там сидел, не хотелось мчаться по блистающей дороге черт знает куда, в глубинку, в самое сердце этой неповоротливой, неуклюжей страны, где ее ждал отцовский дом и ворох проблем.
Пока Киев дышал ей в спину (ведь проехали-то всего ничего), дорога была прекрасной. Но Саша отлично знала, что стоит преодолеть пару десятков километров, как из гладкого четырехполосного шоссе она превратиться в узкую избитую ленту, из последних сил борющуюся за право называться асфальтной. Временами наверняка будут попадаться подлатанные участки, но никаких иллюзий она не питала. Дорога ее ждала ужасная, и не хотелось даже думать о том, какие муки примет на себя нежная подвеска ее шикарной Ауди А6, и какие это принесет финансовые результаты на ближайшем техническом осмотре.
Двести километров по плохой дороге. Двести километров по плохим мыслям. Двести километров с детьми за спиной. Двести километров в никуда.
А там, в конце пути, ее ждет дом. Наверное, именно это и вызывало в ней липкое чувство отчаянья, от которого нет спасения. Дом нависал над ней, как призрак черного человека над писателем, застигнутым разрушительной силой безумия, как монстр из шкафа в ночи над испуганным ребенком, как жертва с кровавой ухмылкой над своим убийцей. Почему-то ей до одурения, до неконтролируемой дрожи в пальцах не хотелось возвращаться в этот дом. В ее родной дом, в дом отца.
Вдруг странная мысль молнией пронеслась в мозгу: дело не в прошлом, вовсе не в нем! Прошлое похоронено навсегда, не из-за него ей не хочется возвращаться в этот дом. Дело в будущем. Что-то ждало их троих там, что-то нехорошее. Что-то затаилось и ждало. Это называется шестым чувством, и оно пронзило ее, как стрела. Внезапно перед глазами замелькали плакаты с красными надписями: «Туда нельзя!», «Разворачивайся!», «Опасность!». И это не бред, не наваждение, это сущая правда, черт возьми! Разве не могут женщины сердцем предвещать беды? Могут, еще как могут. А потом тезис развернулся в нечто еще более странное, еще более чудесатое, как сказала бы Алиса из страны чудес: спастись можно только в одном случае – не быть слишком тугой, слишком рафинированной, слишком образованной, не отгонять от себя вопиющий глас. Так выживали праматери в любых, даже самых немыслимых обстоятельствах. Выживали сами и сохраняли детей. Или не выживали, но детей все равно сохраняли, пусть и ценой собственной жизни.
