Вместо предисловия
«Las Vegas never sleeps»
В этой квартире было слишком много людей, всегда слишком много. В отличии от других квартир – кусочков пространства мещанского бытия, тоскливо-скучных в своей ординарности, – здесь время текло безостановочно, и каждую минуту что-нибудь происходило с участниками этого фрагмента действительности. Нет, конечно же, периодически они погружались в сон в разных уголках беспокойного пристанища жизни, но делали это независимо друг от друга и уж тем более безо всякой связи со временем суток, поэтому квартира не спала никогда.
Данный факт позволял поставить частное воплощение эпохи повышенного интереса к кукурузе в один ряд с Лас-Вегасом, болезненной совестью и солдатами Сопротивления. Стоит ли удивляться, что в ней происходили столь странные вещи? Ведь даже когда человек долго не спит, его настигают истинные галлюцинации, что же говорить о беззащитном пространстве, пойманном в крепкие панельные объятия и насильно заселенным столь большим количеством тревожаще-подвижных, неуёмных, подчас излишне живых существ?
«Недреманое око» утомленно и все же с легким удивлением наблюдало за неровным, но не замирающим течением жизни своих причудливых постояльцев. Они говорили друг с другом и сами с собой, смеялись, пели и постоянно перемещались, уходили и приходили, но никогда не оставляли квартиру в одиночестве, хотя последнее было единственным, что совершалось не намеренно и уж точно без злого умысла.
Никому из участников разворачивающихся событий и в голову не могло прийти, что для приютившей их квартиры все разговоры, встречи, прощания, надежды, мечты представляются театральной постановкой какого-то эксцентричного режиссера, замахнувшегося в профессиональном запале на постмодернистское произведение, претендующее на оригинальное понимание смысла человеческого бытия.
Представление неспящей квартиры о том, как именно должна протекать жизнь в трех комнатах и прилагающихся к ним ванной, туалете и кухне, складывалось из суммарных впечатлений всех квартир многоподъездного дома и было невероятно, даже сказочно далеко от того, что происходило в ней в действительности. Здесь не было детской, зала или спальни, никогда не варился утренний кофе, который бы знаменовал завтрак, не подавалось молоко к тому, что можно было бы назвать ужином, и уж тем более беспокойные поселенцы не походили на семью и даже не пытались ею быть. Право слово, если бы регулярная и вполне соответствующая законам природы смена суток за окнами не свидетельствовала о том, что все происходящее – реально, Неспящая посчитала бы, что все же спит и видит сон, навеянный запахом зеленоватой пушистой плесени, обживающей потолок в ванной и захватившей многочисленные щели внутри стен.
Сон тягучий, как летняя душная ночь, безнадежно абсурдный, но внутренне логичный, не счастливый, но и не печальный – такой, какие посещают людей на рассвете, оставляя после себя легкое недоумение и необъяснимое умиротворение.
Все, что будет описано ниже – это отдельные эпизоды гипнагогических видений, что прошли перед внутренним взглядом лишенного сна пространства, кинематографически яркие участки хаоса, который мы в неизбывном стремлении к структурированию мира пытаемся представить как нечто последовательно-развертывающееся и называем жизнью.
Глава 1. Активно (взаимо) действующие лица
Как же мы счастливы:
ты и я, чей дом лежит вне времени;
мы, спустившиеся с благоухающих гор вечного сейчас,
чтобы поиграть в рождение и смерть день-другой
(а может быть и меньше).
Эдвард. Э. Каммингс
Доподлинно неизвестно, кто именно из проживающих в Неспящей первым снял в ней комнату, но с абсолютной уверенностью можно утверждать, что хозяйками комнат были женщины – неугомонно молодые, полные жизни, совершенно не схожие между собой. Неповторимыми были движения их голов, награжденных природой разнопородными гривами, живая мимика их лиц отражала несхожие, бесконечно удаленные друг от друга миры человеческого воображения, а тела и руки чертили в густом воздухе несочетающиеся ритмические рисунки. Даже язык, общий для всех трех, принимал в устах каждой столь индивидуальные формы, что подчас казалось: они говорят на разных языках, и, возможно, один из них – марсианский.
Ни одна из обитательниц квартиры не жила одинокой, их юность, своевременная или спохватившаяся и вернувшаяся к хозяйке на пороге тридцатилетия, была украшена не омрачаемой невзгодами влюбленностью, придававшей их голосам особую звонкость, по которой узнают безмятежно счастливых людей. Но даже истории их отношений были несхожими, как времена года в резко континентальном климате; понаблюдав некоторое продолжительное время за тремя парами, можно было бы начертить карту для поиска настоящего сокровища – ответной любви. Но что проку от карты, в которой нет указателя сторон света, а все дороги вычерчены этрусскими улыбками, свидетельствующими о знании дарующего покой секрета, но не раскрывающими его? Разве подскажет звук тихого голоса или шелест вздоха, порожденного избытком нежности, где искать утоления неизбывного желания взаимности?
