– Степан! Степан, ты где? Анфиса твоя рожает!
Толстая черноглазая девка Антонина забежала в кузницу и остановилась на пороге, тяжело дыша. В знойном мареве пышущего жаром горна, стоящего по центру кузницы, работало несколько широкоплечих мужчин. Их голые мускулистые спины лоснились от пота. Антонина покраснела от стыда и сощурила глаза, высматривая среди них Степана, и тут он появился прямо перед ней, вытирая кулаком влажный лоб.
– Ну рожает и рожает, чего так разоралась? – мужчина недовольно глянул на Антонину, – беги за повитухой. Я-то в этом деле ей не помощник. Давно ли мужики с бабами рожать стали?
– Так на улице мороз крепчает! – воскликнула Антонина, страшно выпучив глаза.
– И чего? Дров-то у нас в сарае полно. Разве не затопила она печь? – удивился Степан.
Антонина схватилась пухлыми ладонями за голову и закричала, что есть сил:
– Так не дома, она рожает, Степан! На улице она!
– Чего ж ей на улице в такой мороз делать? Нынче люто морозит. Не должна была она из дома выходить.
– А я почем знаю? Я мимо бежала, смотрю – лежит кто-то на дороге прямо. Испугалася я. Потом смотрю – вроде, человек лежит, а рычит будто как зверь. Подошла поближе, присмотрелася толком, а это Анфиска лежит, стонет. Я ее и так, и эдак пыталась поднять со снегу-то, да больно разнесло ее на сносях. Тяжела стала – не подымешь. Вот и бросилась я бежать за тобой.
Пока Антонина говорила, сверкая по сторонам черными, как смоль, глазами, лицо Степана все сильнее вытягивалось и бледнело.
– Ты что же, Антонина, Анфису мою на морозе околевать оставила? Так получается? – сурово сдвинув густые брови, спросил мужчина.
– Так, – испуганно ответила она, а потом запричитала визгливым голосом, – А что прикажешь делать? На улице ни души, люди по домам сидят, бока свои греют у теплых печей. И я бы грела, если бы отец не расхворался! К тетке за медвежьим жиром для него бежала, а тут твоя Анфиса! Ступай за мной, Степан, да поскорее, пока не околела она!
Мужчина накинул тулуп на голое тело, сунул ноги в высокие валенки и выбежал на улицу.
– Куда идти-то? – на бегу спросил он.
– Туда! В сторону мельницы! Там увидишь ее! – крикнула Антонина, – да постой, не догнать мне тебя!
Степан припустил по дороге так быстро, что медлительная и неповоротливая баба за ним не поспевала. Скоро скрип снега под его валенками стих. И Антонина остановилась, тяжело дыша. Заправив растрепавшиеся пряди волос под шерстяной платок, она развернулась и пошла быстрым шагом в другую сторону.
– Степан – мужик сильный, сам дотащит до дома свою Анфису. Не побегу за ним дальше. Мне и самой уже домой надо. Отец-то ждет, – сказала она вслух.
***
Вечер был звездный, светлый. Мороз крепчал, и от этого снег искрился и переливался в свете луны. Степан сразу увидел жену. Она лежала бесформенной черной кучей посреди натоптанной санями дороги. Как будто не человек это был, а груда ветоши, случайно упавшая с чьего-то воза. Подбежав ближе, Степан рассмотрел, что лежит Анфиса совершенно неподвижно, раскинув руки в разные стороны. Голые кисти ее побелели от холода.
Мужчина растерянно оглянулся в поисках Антонины, но девушки нигде не было видно. Видать, отстала. Степан остановился в нескольких шагах от жены, грудь его вздымалась от быстрого бега, от разгоряченного тела валил пар. Ему было страшно.
– Анфиса, ты жива? – хриплым голосом спросил Степан.
Анфиса не шевелилась, голова ее была повернута в его сторону, и она смотрела на Степана жутким, застывшим взглядом. Белое окаменевшее лицо будто светилось в темноте. Мужчина вдруг резко согнулся, словно переломился пополам.
– Анфиса! Анфисушка! Ты чего? Вставай! А ну, вставай, родненькая! Околеешь на морозе!
Степан склонился над мертвой женой, коснулся ее замерзшего лица своей горячей щекой, потом схватил ее за плечи и стал тянуть на себя.
– Какой леший тебя, ягодка моя, дернул в этакий мороз на улицу-то бежать? Ну?
Степан прижал неподвижное тело Анфисы к себе и стал гладить ее по спине. По щекам его покатились слезы. Маленькие горячие капельки путались в густой бороде кузнеца и превращались в льдинки.
– Нет, не пущу я тебя на тот свет, слышишь меня? Анфиса, милая моя, вставай, ну же!
Он снова взял жену за плечи и в этот раз затряс изо всех сил. Голова Анфисы безвольно перекатывалась из стороны в сторону. Степан задрал голову, лицо его сморщилось, а потом он раскрыл рот и закричал. Боль выходит из человека со слезами, со словами, с криком. Если оставить ее внутри, как есть, не выпустить, можно запросто умереть от ее разрушительной силы.
Ослабевшими от горя руками Степан положил жену обратно на снег и зачем-то стал застегивать расстегнувшуюся пуговицу на ее тулупе. Пальцы замёрзли, не слушались и соскальзывали с петли. Из груди Степана вырывались рыдания и хрипы. Он всхлипывал, закусывая губы до крови. И тут внезапно из-под тулупа Анфисы послышалось тихое кряхтение. Мужчина замер, прислушиваясь, а потом резким движением распахнул полы Анфисиного тулупа и ахнул от удивления. Платье жены насквозь пропиталось кровью, а между ее ног лежал ребёнок, до сих пор связанный с нею толстой пуповиной.
