Фамилию нотариуса он нашел в телефонной книге. Не лучший способ, но – какая разница? Навел справки. Солидная фирма, работают с 1892 года. Надо надеяться, еще полвека протянут. Полвека – срок огромный. Мне и самому-то – полвека, подумал он. Чуть больше, неважно.
Он перетащил кресло к окну, откуда открывался прекрасный, но порядком надоевший вид на реку и высотки на противоположном берегу. Сел, положил на колени листы, конверт, закурил. Поднялся, отчего листы с конвертом спланировали на пол. Он переступил через них, достал из бара бутылку «Желтого Джека», стаканчик, налил, поглядел сквозь виски на свет и выпил, смакуя. Поднял с пола рассыпавшиеся бумаги, посмотрел в окно. Небо в квадрате окна ответило ему рассеянным голубым безоблачным взглядом. Небо его всегда успокаивало. И сейчас он был спокоен. Он никогда не делал того, чего не просчитал на несколько ходов вперед.
Никогда?
Конечно. Кто угодно мог подумать, что встреча со Стариком произвела на него гнетущее впечатление и надолго выбила из колеи. Но это не так. Он знал, что разговор бесполезен, Джон договорился со Стариком без его участия, а ему хотелось посмотреть, как работают коллеги… тогда они были коллегами.
Он перечитал написанное, аккуратно сложил листы, положил в конверт, заклеил клапан, достал из кармана одну из ручек – синюю, – надписал четким узнаваемым почерком: «Вскрыть через пятьдесят лет после моей смерти». Подписываться не стал, это надо будет сделать в присутствии нотариуса. Поставил дату: 1982, июль, 18.
Можно ехать.
Было три часа пополудни. В офисе работали Джек, Катрин и Гарри, он им кивнул – как обычно, – тихо прикрыл за собой дверь и направился к лифту. Почему-то захотелось спуститься пешком (с пятнадцатого этажа? что за прихоть?), но в это время раздвинулась дверь лифта, и бессмысленное желание рассеялось.
Конверт лежал в дипломате, дипломат он закинул на заднее сиденье и, выехав со стоянки, повернул не направо, как обычно, а налево. Нотариальная контора Шеффилда – в Кречер Уорк, это крюк, но если управиться быстро, дома он будет в обычное время. А если и необычное? Он уезжал и возвращался, когда нужно, когда хотел, Нэнси давно привыкла.
О жене он подумал вскользь, о детях не вспомнил.
Все нормально.
Жить ему оставалось десять часов, и он об этом знал.
– Простите, кто?
– Адвокатская контора «Шеффилд и Крокс». Семейные и бракоразводные проблемы.
– У меня нет семейных проблем, и разводиться я не собираюсь.
– Конечно! Мы совсем по другому поводу… Позавчера на ваше имя мы отправили…
Приятный женский голос обволакивал сознание, не сухой треск опытной секретарши и, тем более, не бестактно-бессмысленный шелест автодиктора – говорила живая женщина, и лет ей было не больше двадцати трех – двадцати пяти, волосы темные, рассыпались по плечам, и когда она качала головой, волосы выглядели волнами, набегавшими на берег.
Можно включить изображение и проверить впечатление. Зачем?
Что она говорит?
– …Хочу напомнить, что вы приглашены на девять часов…
– Простите, – перебил он. – Я не расслышал. О чем речь, вы не могли бы повторить?
Женщина на секунду умолкла и заговорила секретарским голосом, которого он терпеть не мог.
– Позавчера в шестнадцать тридцать две на ваш электронный адрес было отправлено приглашение прибыть девятнадцатого, то есть завтра, к девяти часам утра в офис адвокатской конторы «Шеффилд и Крокс», семейные и бракоразводные дела, для участия в оглашении хранящегося у нас документа. К сожалению, мы не получили подтверждения, что письмо прочитано, поэтому я звоню, чтобы уточнить…
– Письмо? Документ? – Он никак не мог сообразить. – Семейные дела? Вы наверняка ошиблись!
– Вы Марк Оливер Эверетт?
– Да, это я.
– Значит, не ошиблись.
– Я не читал свою почту больше месяца, – вспомнил он наконец. – Я был в Японии на гастролях, только что вернулся…
Он не закончил фразу. Зачем девушке знать, как он устал, переезжая из города в город? Принимали замечательно, но смена часовых поясов – кошмар, к которому он так и не привык.
Он открыл почтовую программу, набрав не глядя код на тыльной стороне ладони. Как аккорд на бас-гитаре сыграл. Позавчера? Двенадцать писем, среди них… Да, сообщение от адвокатской фирмы. «Просьба прибыть…» Все верно.
– Не понимаю, какое отношение я могу иметь к вашей фирме.
– О, – поспешила девушка, – вам все объяснят.
– Но ваш офис в Вашингтоне, а я в Калифорнии! Нельзя ли передвинуть встречу хотя бы на неделю?
– Нет, – с сожалением (вроде бы не наигранным) сказала девушка. – У доктора Шеффилда расписание очень плотное, изменить невозможно.
«Ну и не надо, – хотел сказать он. – Не меняйте. Но на меня не рассчитывайте».
– Доктор Шеффилд сообщит вам необходимую информацию, мистер Эверетт!
«Необходимую – кому?» – хотел спросить он, но голос уже растворился в тишине, привычном тихом звоне в ушах, от которого его не могли избавить никакие лекарства.
* * *
Чарлзу Шеффилду, адвокату-нотариусу, в феврале исполнилось шестьдесят три, и этот день он пережил в тревоге, о которой не мог никому рассказать, потому что не мог объяснить. Ясность он любил, ясности добивался во всем, особенно в тех случаях, когда ясность не приносила никаких преимуществ, а становилась констатацией никому не нужного факта.
