«Марта! Марта! Ты заботишься и хлопочешь о многом, нужно же только одно» Лк 10:41
Martha my dear…
До встречи с Мартой я и не думала, что буду называть кого-то по имени так часто. Имена сейчас настолько мало рассказывают о людях, что при общении становятся более чем условной единицей. Обращение к знакомому содержит всё что угодно, только не имя, – междометие эй, глаголы послушай, смотри или знаешь, прилагательное милый или дорогой, уменьшительное существительное вроде солнышка, зайчика или котика. Чем милее, солнечнее или котичнее человек, тем труднее мне произнести его имя, настолько лишним оно кажется. Да-да-да, все эти психологические тонкости и поглаживания человека звуками его имени, про них говорят, ну и пусть говорят. Я не говорю любимым людям их имена. Почти. Разве что иногда, чтобы утешить психологов.
Марта же с языка не сходит с тех пор, как снизошла и рассказала. Не сходит, потому что подобна мантре, а мантра говорит и рассказывает, и сливается с сердцем… словом, действие книжки занимает год с небольшим – избитая схема, и совершенно напрасно избитая, с ней бы деликатно надо, это же основа основ, – но чередование годовых циклов в случае Марты запросто может вместиться в один день, а то и в один час, а может растянуться на несколько космическо-мистических эонов. Мне было необходимо выразить в словах, одно за другим, то, что происходило в течении всей моей жизни и оставило следы, подобные морозным узорам на окне. Именно эти узоры и пытаются рассказать о сомнениях и любви, о поисках и вдохновении, об удивлении и тоске. Десять тысяч слов. Не знаю, чего оказалось больше – вероятность обретения счастья вряд ли зависит от набора эмоций, которые принято называть внутренним миром. Тем не менее, эмоций этих оказалось вполне достаточно, иначе я вряд ли решилась бы наконец написать такую длинную историю. Пороху не хватило бы. Наверное, это всё. А теперь всё остальное.
1. Отрицание (срочное сообщение)
Однажды происходит совершенно замечательная вещь: исчезает прошедшее время. То есть, его и так нет. Как не бывает летом прошлогоднего снега, но что-то где-то в поговорках, в чувствах, в холодильниках… Вот и с прошедшим временем так: оно как бы больше не глава семьи, сместившись на роль семейного приживалы, забавного, но не опасного. Все его терпят, как привычную картинку на стене, но никто и не думает следовать направлению его увядающего указателя. Живут так, как подсказывает календарь, термометр, самочувствие и запасы сердечного тепла на ближайший вечер. Надо ли что-то ещё?
Следующий! Эй, стоп, кто следующий, что должно последовать, что было до этого? Связь слов и событий категорически блекла, разглядеть что-то, а тем более дотянуться, становилось всё труднее с каждым вдохом, и наконец окончательно невозможно. Напоследок подрожав радужными стенками, всё тихо исчезло, будто и не было.
Марта разминала затекшие со сна губы: в марте смартфоны сморщатся мрак и мурчание в обществе. Ничего себе. Шипящие выходили с присвистом, немного по-змеиному. Не слишком привлекательно – женская змеючность. Угроза за пазухой. Удушающее кольцо. Отравляющая страсть. Змея вместо кота. Пока хладнокровие борется с пушистостью и «вместо кота» бетховенской темой судьбы патетически подняв брови отражается от стен, заглянем в календарь событий. С чего бы – ничего не предвещало, не предмурчало, однако чувство потери непонятно чего не оставляло. Как можно остаться без прошедшего времени? Ладно, история, к её исчезновению подготавливают все источники информации так, что первый же апокалипсис станет всего лишь лёгким дежавю; ладно, знакомые люди, они как отработанный материал автоматически отправляются в никуда. Но как же опыт, навыки, ошибки, в конце концов… бред какой-то. Военно-психиатрические эксперименты стирания личности зачастую гуманнее йогических практик: в первом случае страдают лишь подопытные, а во втором есть риск избавиться от страданий всем абсолютно, а это уже реальная угроза человечеству. Кто мы без страданий? Куда идти, зачем? Не знаю. Так бывает в сумрачный день, всё, всё, не настаивай, ну, приснилось что-то. Ты есть только сейчас, больше тебя нет и не было, что тебе до этих странных документов вчерашних дней? Это о ком-то другом. Новый день, новая весна.
Такая весна, такая весна! Не весна. Невесть что. Невеста сумрака, любовница солнца, дочь стужи, сестра грязи, будущая мать нелепых чаяний – какие могут быть варианты, конечно мальчик. Мать рожает мальчика, иначе не бывать роду, не бывать году. От кого успеет понести, таков и год. Год забирает жизни. Девочки приходят потом, девочки, баснословно богатые жизнью приходят потом и дают её, и отдают её. Как могут, как умеют.
Последнее финальной кодой вырвалось наружу, когда Марта вошла на кухню, успев перед этим привести себя в порядок – что-то там наколдовать с растяжками, подтяжками, вдохами и выдохами, с холодной и тёплой водой, с разными кремами, масками и красками, после чего, по её мнению, лицо можно было выводить в свет без опасения потерять. Лицо, укреплённое конкретными чертами, обрамлённое причёской, такое, что увидишь и оставишь в памяти, – сотни крючков и у каждого перед глазами свой образ. Хоть Губка Боб, хоть белокурая невинная Эн, хоть страус Эму. Хорошо, давайте на этот раз будет полногрудая рыжая бесстыжая с вьющимися выше ушей локонами, острыми скулами, острым носиком, ясными глазами и подвижным ртом, то и дело усмехающимся правым уголком. Впрочем, усмехаться в ней могло всё – от бровей до кончиков пальцев. Всё – чтобы суметь ответить на любую внезапность. Всё – чтобы найтись, когда понадобится. Если подведёт чувство такта, то будет хотя бы тактика. Что для этого приходилось проделывать мужчинам, Марта остерегалась даже представить – помыслишь, и увлечёт, и затянет, и вот уже подстригаешь бороду, всё топорщится, всё криво, дырка на носке, никуда не пойду, жизнь прошла зря… То, что мужчины могут просто оставаться в покое и довольстве, не допускалось ни в каком из вариантов – женщины не дремали. Или дремали по очереди. Конечно, у мужчин была ещё стратегия Благородного Мужа, в иные времена пользовалась популярностью – никаких Недремлющих Женщин и в помине при ней, но… Но она требовала ежедневной тренировки, времени на которую не было ни у кого, разве что у сеньора Долóреса. Тот же, по мнению Марты, зачастую манкировал этой стратегией, хотя мог бы. Что до остальных – остальные пусть живут,
