Старик.
Меня попросили поставить пьесу под названием «Смерть Кухулина». Это последняя в цикле пьес, посвященных его жизни и смерти. Почему выбрали меня? Видно, потому, что я так же устарел и вышел из моды, как вся эта романтическая чепуха. Да, я настолько стар, что забыл, как звали моих родителей; может быть, я и впрямь сын Тальма, – а уж он был так стар, что его друзья до сих пор перечитывают Вергилия и Гомера. Мне предоставили свободу действий, и я тут записал несколько основных принципов на клочке бумаги. Мне бы хотелось, чтобы в зале было не более пятидесяти или ста человек, а если будет больше, чтобы они не шумели и не шаркали ногами, когда говорят актеры. Я знаю, что ставлю пьесу для людей, которые мне симпатичны, а таковых вряд ли наберется больше, чем было на премьере мильтоновского «Комоса». В данном случае они должны знать древний эпос и пьесы, сочиненные мистером Йейтсом по его мотивам. У таких людей, как бы они ни были бедны, обычно есть собственные библиотеки. Если зрителей будет больше сотни, тут уж никак не избежать полузнаек из книжных клубов и тому подобной публики, всяких дилетантов, карманных воришек и самоуверенных шлюх. Почему карманных воришек? Сейчас объясню…
Барабан и волынка за сценой: начинают и смолкают.
Это музыканты; я просил их дать мне знак, если заболтаюсь. Старикам это свойственно, уж извините. А музыку мы еще сегодня услышим. Там есть Певец, Волынщик и Барабанщик. Я подобрал их на улице и клянусь, что научу их, покуда жив, музыке бродяг и оборванцев, музыке Гомера. Обещаю вам и танец. Танец хорош тем, что в нем нет слов, а слова легче всего опошлить. Танцевать будет Эмер – и тут уж ничего не поделаешь, это мифология! – танцевать она будет перед отрубленными головами. Сперва я хотел, чтобы головы были как настоящие, но это лишнее: если танцовщица знает свое дело, никакие подобия не будут выглядеть так убедительно, как простые черные параллелограммы. Но безумно трудно найти подходящую танцовщицу. Была у меня раньше одна такая, да ушла – комическая плясунья, трагическая плясунья, любовь и презрение, жизнь и смерть – все было в ней одной. Трижды плюю на этих танцовщиц Дега, на их куцые трико, жесткие корсажи и сверх всего – на их лица горничных. О Рамзес великий! Уж лучше абстрактные маски, чем эти тусклые физиономии усталых служанок. Тьфу! Тьфу! Тьфу!
Сцена темнеет, занавес опускается. Волынка и барабан вступают и играют до тех пор, пока занавес не поднимается снова, обнажая пустую сцену. Полминуты спустя появляется Этна Ингуба.
Этна
Кухулин появляется из глубины сцены.
Я пришла
С известием. Меня прислала Эмер,
Твоя жена, сказать, чтоб ты не медлил.
Мэйв привела из Коннахта свой сброд
На Эмайн Маху, чтобы жечь и грабить;
Твой дом в Муртемне превращен в костер.
Конец ознакомительного фрагмента.
