С героиней этой книги, Верой, мы несколько лет приятельствовали. Долгое время я приводила ее в пример моим друзьям: веселая, боевая, не склонная к депрессиям, занимается наукой, крепкий брак, счастливое материнство. Наверное, я никогда не узнала бы историю Веры, если бы не писала одно время колонки для сайта института Като, посвященные в основном правам детей и правовым аспектам охраны частной жизни. Вера иногда комментировала эту мою писанину, а через некоторое время я заметила, что она относится к обсуждаемым мной вопросам несколько иначе, чем остальные мои друзья и читатели, – слишком лично, что ли.
Зимой 2009 года я приехала в Москву, и мы с Верой договорились встретиться, попить кофе. Вечер, «Кофе Хауз», чуть более громкая, чем мне бы этого хотелось, музыка, кофе с коньяком. Мы с Верой немножко посплетничали, поболтали о моих колонках, а потом она начала рассказывать. От того, что я услышала, мне стало, мягко говоря, нехорошо. Вера рассказала, что в детстве в течение восьми лет подвергалась домашнему насилию, а последние четыре года жизни дома – и сексуальному насилию со стороны отчима. Та же судьба оказалась и у двух ее сестер, причем младшая из них приходилась насильнику родной дочерью. Слушая рассказ Веры, я все время задавала и ей, и себе только два вопроса: «Как так могло случиться?» и «Как ты из всего этого выбралась?»
Проговорив до глубокой ночи, мы с Верой решили, что напишем эту книжку. И для меня, и для нее было важно разобраться в произошедшем для того, чтобы если не предотвратить такие истории, то хотя бы сделать так, чтобы в России возникла система помощи жертвам домашнего насилия. Жертвы насилия в нашей стране – немтыри, они не говорят о своих историях, а если и отваживаются сказать, то только на условиях полной анонимности и узким специалистам – психологам, психиатрам, прокурорам. С одной стороны, это очень понятно – кому хочется еще раз вспомнить и пережить ужас, который с ним случился. Но с другой стороны, отсутствие этой темы в публичном пространстве приводит к тому, что, например, в правоохранительных органах фактически нет специалистов, которые умеют работать с детьми – жертвами сексуального насилия, что приводит, в свою очередь, к параличу системы правоохраны в этой области.
Я без малого месяц прожила у Веры в доме: разговаривала с ней о ее детстве, о том, как и когда ее и сестер начали истязать и насиловать, как ей удалось сбежать из дома и устроить свою жизнь после того, что с ней произошло. Временами это было мучительно, но мы записали интервью. Уже потом я начала искать специалистов, которые могли бы мне помочь ответить на вопрос «как такое могло произойти в наши дни в России?». Еще несколько следующих месяцев я опрашивала специалистов: психологов, психиатров, бывших сотрудников милиции, психотерапевтов, юристов, сотрудников социальных служб, социологов, криминологов, ученых, изучающих проблемы феминизма в России. В общей сложности я сделала порядка пятидесяти интервью. Однако в тот момент, когда я закончила работу, я совершенно точно поняла, что их комментарии к этому монологу будут лишними. Мне представляется, что эта книжка не должна стать ответом на вопросы, которые появятся после ее прочтения, но стать поводом эти вопросы задать, стать поводом для дискуссии о проблемах домашнего и сексуального насилия.
В тексте по понятным причинам изменены имена, географические названия, названия учебных заведений, но эти изменения, с моей точки зрения, не влияют на подлинность описания.
Стоянка, где мама оставляла машину, находилась далеко от дома – несколько остановок на трамвае. Мы всегда ходили оттуда пешком. Рядом со стоянкой была палатка с мороженым, не обычным, а таким, которое выдавливали из специального автомата в вафельный фунтик, и стоило оно в два раза дороже обычного. Мама ставила машину, потом покупала мне этот фунтик, и мы долго-долго шли домой вдоль забора завода «Серп и молот». В одной руке я держала холодный рожок, в другой – теплую мамину руку, а во рту у меня таяло шоколадное мороженое.
Если у мамы было хорошее настроение, мы еще останавливались в продуктовом магазине и покупали молочный коктейль. Это тоже было чудесно – в теплом, из мойки, стакане холодный коктейль. Я могла его пить бесконечно, выпивала за один раз стакана четыре.
Помню нашу квартиру. Это была «сталинка», трешка. Там жили мамины родители и мы с мамой. Как таковой гостиной не было, ею считалась комната бабушки и дедушки. Помню сиренево-серые обои с вязью, высокие потолки, лепнину около люстры. В этой комнате стоял сервант, в серванте – шоколадные конфеты. Кресло, торшер. Бабушкина кровать стояла справа, дедушкина – слева. На окне цветы, алоэ.
Другие цветы стояли у нас и у мамы. Я не любила алоэ, потому что из них было тяжело пыль выковыривать. Это была моя домашняя обязанность, единственная – поливать и протирать цветы. Наша комната была бежево-желтой, обои с цветочками, что ли… На окнах тюлевые занавески с лебедями. Эти занавески мне очень нравились, я их сама выбрала. После ремонта мы с мамой ходили покупать занавески. Я выбрала тюль с лебедями. Засыпая, смотрела на этих птиц.