Сейчас все – друзья, коллеги, даже незнакомые люди, которых я встречаю на вечеринках, задают мне один и тот же вопрос в разных вариациях: «У меня сегодня совершенно не задался разговор. Что пошло не так?».
Директор школы интересуется, как вести непростые беседы с богатыми и влиятельными родителями учеников. Руководитель компании хочет сочетать решительность с осторожностью. Мать в отчаянии, потому что анорексия дочери превратила семейный обед в зону боевых действий. Собрание совета директоров пошло не так из-за одного слова.
Так непреднамеренно я стал своего рода экспертом по тому, как вести разговоры. Конструктивный диалог – один из первых и самых мощных инструментов человечества. Общение помогло построить первобытные сообщества, оно же способствовало возникновению цивилизаций.
Публичный дискурс был основой демократии и фундаментом управления и правительств на протяжении истории. Как бы мы ни относились к своим гаджетам и аккаунтам в соцсетях, технологический прогресс родился из конструктивных диалогов.
Однако в последнее время мы, кажется, потеряли способность говорить друг с другом, вести продуктивные беседы, обмениваться идеями и вместе их развивать. Все вокруг движется слишком быстро. Политика и демократический диалог, кажется, c каждым днем опускаются все ниже и ниже. Учебные заведения разобщены по классовым, расовым и гендерным позициям. Получается, что общественные институты, которые были построены на диалоге, сейчас боятся и вовсе заводить разговор. Раньше мы верили, что другие ошибаются, сейчас думаем, что они нам врут.
Тем временем дети уходят в себя и теряют способность общаться без гаджетов. То, что мы транслируем через социальные сети – лишь малая часть того, что представляет из себя человек. Интернет-дискурс происходит между химерами, призраками общения. Мы потеряли человечность, и это отражается в злобной риторике, которая сегодня сопровождает общение в социальных сетях.
Конечно, вести важные разговоры по политическим, социально-экономическим или расовым вопросам всегда было нелегко. Но сейчас возникают проблемы в общении с самыми близкими людьми. Это случается между друзьями, родственниками, коллегами, людьми, которых разделяют политические убеждения и цели. Разлом виден везде.
Всю свою карьеру я строил вокруг идеи, что свежий творческий подход к важным разговорам может спасти нас. Изменить мир. Но последние пару лет мое отчаяние становилось все глубже. Я начал сомневаться, что действительно верю в силу творческого диалога. Это было сродни потере веры.
Расскажу о том, как я стал конструировать диалоги. Все началось в 1988 году – я бросил колледж, чтобы работать с группой ВИЧ-активистов «ACT UP»[1]. Первые дни казались мне творческой революцией. Многие из инфицированных были художниками, драматургами и дизайнерами. Их слоганом было: «Молчание = Смерть». Их видение было новым и прогрессивным, а сочетание активистских методов и творчества стало переосмыслением современного протеста. Поначалу это очень меня будоражило: я сидел на полу общественного центра Сиэтла на Кэпитол-Хилл среди мужчин и женщин, артистов и простых людей, планируя тщательно организованные акции, которыми была известна «ACT UP».
Однако по прошествии нескольких недель у меня появилось ощущение, что на планирование у нас уходило больше времени, чем на непосредственное воплощение планов в жизнь, а разглагольствований было больше, чем творчества. Мне надоело разрисовывать подвалы Сиэтла краской из баллончиков и собираться маленькими группками на демонстрации, которые, честно говоря, легко было не заметить.
Окажись я на пару лет раньше и на пару тысяч миль восточнее, все выглядело бы немного иначе. К сожалению, присоединившись к движению в Сиэтле, я оказался на его окраинах, вдали от пылающего центра. Но еще более грустная правда была в том, что даже этот центральный огонь, казалось, угасал. Творческое ядро художников, писателей, исполнителей и рекламщиков вымирало в буквальном смысле слова, пораженное поздней стадией ВИЧ. Я бродил по дождливым улицам Сиэтла, окруженный уже не теплой творческой энергией, а холодной злобой и сообществом, выстроенным вокруг скорби.
Но это было только началом пути. Я видел, как искусство и социальные изменения могут объединяться, а разговоры на сложные темы становиться более действенными и позитивными через творчество. В то же время стало видно, как политические беседы на национальном и мировом уровне начинают давать сбой. Я пытался поставить в противовес набирающему силу мировому цинизму более обнадеживающие практики, в которые верил.
Год спустя я вернулся к учебе и сменил направление с политики на искусство и историю. Я начал изучать истории художников, которые смогли спровоцировать социальные изменения с помощью творческой деятельности. Я искал места, в которых искусство и активизм сливались воедино. Более подходящее время сложно было представить. Работа в «ACT UP» и политическая ситуация способствовали подъему художников, которые объединяли искусство и политику совершенно по-новому.
