1. 1
Маленькая девочка с белокурыми волосами и в чистеньком голубом пальто очень уж чужеродно смотрится среди толпы бомжей, собравшихся погреться у вентшахты метро.
Они прижимаются друг к другу, чтобы согреться — ноябрь уже немилосерден к тем, кто живет на улице и выглядят огромной мусорной кучей буро-серого оттенка. Полулежат на картонках, опираются на тележки, заваленные разномастным скарбом и подкладывают под голову рюкзаки, перевязанные веревками.
Девочка четырех-пяти лет со светлыми кудряшками и в светло-голубом пальто так сильно выделяется, что я замедляю шаг.
И кудряшки, и пальто еще довольно чистые, в отличие от одежды ее соседей, и мне даже кажется, что я ошиблась — она тут не с ними.
Помню, в детстве бабушка любила пугать меня цыганами — они жили на окраине ее деревни в наспех сколоченных из фанеры хибарах. Все сплошь загорелые и чумазые. А я в детстве была светленькая, как эта девчушка.
«Украдут тебя, Ларчик, как есть украдут! — говорила бабушка. — Они очень светленьких любят!»
Эта малышка выглядит так, будто ее уже украли. Откуда вообще ребенку взяться среди бездомных? Может, она не с ними? Просто мамаша заболталась по телефону и не заметила, что дочка убежала? Но почему тогда она сидит на картонке, привалившись к стене с таким же безразличным и усталым видом, как и все остальные?
Я не успеваю додумать мысль, откуда здесь взяться маленькой девочке — светофор переключился на зеленый, меня толкают плечом, и я смешу на переход. Мысли как-то сами собой переключаются на грядущее собеседование, и о девочке я забываю. Противная мелкая морось летит в лицо, и перед тем, как войти в здание, я прячусь под козырьком парадной, чтобы быстро поправить макияж.
В стеклянные двери с названием компании я вхожу, уверенно улыбаясь и готовая к абсолютно любым, даже самым каверзным вопросам.
— Почему вы ушли с прежнего места работы?
Этого вопроса я ждала с самого начала разговора. Из такой компании, как у меня, сами не уходят. И с такой зарплатой лучшей доли не ищут.
Молодой человек в несвежей рубашке, имени которого я не запомнила, задает его с тайной надеждой на скандальные подробности. Не дождется.
Мне, в принципе, уже с самого начала ясно, что ловить тут нечего, раз собеседовать послали одного эйчара, не пригласив никого из руководства.
Но я всегда дочитываю книги до конца и заканчиваю готовить блюдо, даже если вижу, что оно не получилось.
— Фирма релоцировалась в другую страну, удаленно работать становится все сложнее.
— Почему вы не переехали вместе с ними?
— Не захотела, — пожимаю я плечами и ловлю недоверчивый взгляд.
Наши переехали не в одну из ближайших стран — скромненько и бедненько. Наши перебрались в теплые края с бирюзовым морем и сильной экономикой. Перевезли семьи, домашних животных и получили неплохие «подъемные». Не эмиграция, а мечта.
Задумается даже тот, кто всю жизнь обнимал родные березки и даже в Турции не был.
— Я люблю Россию, — объясняю я. — У меня тут мама, бабушка, могила отца, в конце концов.
Улавливаю пустоту в его взгляде, вздыхаю и перехожу на более понятный ему язык:
— Круглосуточная доставка, дешевое такси, большие торговые центры. К тому же Петербург — один из красивейших городов мира, музей под открытым небом. Не хочется менять его на провинциальное захолустье, хоть и в пяти минутах от моря.
— Понятно… — молодой человек стучит карандашом по моему резюме. Ему уже тоже все ясно, но мы оба должны доиграть спектакль. Он пишет на полях несколько цифр и придвигает ко мне лист. — Вот столько можем вам предложить.
— Гм, — я изучаю получившееся число, поискав в нем потерявшийся нолик, и поднимаю на него глаза. — Это в два раза меньше моей прошлой зарплаты. В вакансии вилка была шире.
— Понимаете, Лариса, — молодой человек горбится и низко наклоняется над столом, словно от кого-то прячется. И понижает голос. — Вы же сами говорите, что не знаете никаких языков программирования. Умели бы вы кодить, я бы еще подумал. А в текущих условиях этот ваш деврел-менеджмент, все эти митапы, хакатоны, ивенты, сами понимаете, излишество. Нам не на конференциях надо коктейльчики пить, а впахивать, чтобы занять ниши ушедших крупных айти-игроков.
— Но я же… — начинаю, но вовремя понимаю, что это блюдо можно не доедать.
На обратном пути я перебегаю знакомый переход и снова кидаю взгляд на лужайку у вентиляционной шахты. Девочка все еще там.
За время собеседования дождь усилился, прохожие пораскрывали зонты и спешат домой, где их ждет горячий чай и теплый плед. Любая, даже самая плохая мать уже давно забрала бы ребенка домой. Или хотя бы увела от компании бомжей. Они же наверняка воняют, да и заразиться можно черт знает чем!
Я вновь бегу мимо, тоже торопясь домой к чаю и пледу, но на этот раз выкинуть увиденное из головы не получается.
Хотя я изо всех сил пытаюсь.
— Что сказали?
— Что я излишество! — жалуюсь я Вике, своей лучшей подруге и прекрасной коллеге — увы, уже бывшей.
В отличие от меня, могилы предков и круглосуточные доставки ее в России не держат, и она с радостью переехала туда, где нет центрального отопления. Потому что оно там не нужно! И сегодня, пока я бегала по лужам в ботильонах, мечтая об оставшихся дома резиновых сапогах, она гуляла в сандалиях по берегу моря.
