Я видел боль в твоих глазах,
И, сердце, плачущее кровью.
Я видел шрамы на руках,
И, душу, сросшуюся с болью.
У сердца моего беда,
Оно в любовь поверило впервые.
Ведь, слезы – это лишь вода,
И в одиночестве они немые.
Я жить хотел и верил в чудо,
Печаль свою я утаил.
Беда пришла из ниоткуда,
Из прошлого, что я забыл.
Я не хотел увидеть боли,
Печаль увидеть не хотел,
Я жить хотел с тобой на воле,
Но воля была не мой удел.
Я дал тебе свободу, выбор,
Я ложь свою скрывать не стал.
Я боль твою до дна не выпил,
По жизни я всегда блуждал.
Аня Ли Гартке
Я открыла глаза и огляделась. Трубки из рук и пищащая аппаратура точно указывала на моё местоположение. В палате я была одна и это давало возможность обдумать всё что произошло.
Моё стремление побыстрее стать взрослой и уйти из дома настолько заслоняло взор, что я не увидела реальной опасности. Я не заметила, как мама пала так низко, что забыла кто она, и кто я. Для неё стало важным существование выпивки и мужчин, а моё же существование обнаруживалось только тогда, когда ей или её ухажерам было что-то нужно. Я думала и надеялась, что её отрезвит угроза органов опеки лишить родительских прав, но как показала дальнейшая жизнь, что нет.
Сейчас моё тело и душа в ужасном состоянии, но я сильная и я справлюсь. Мне нужно только подлечиться и выйти отсюда. Непрошеные слезы так и рвались на свободу, но я не позволяла себе быть слабой. Привыкнуть к предательству можно, но привыкнуть к предательству близких и дорогих тебе людей очень тяжело.
Скрипнула дверь и вошла медсестра. Она деловита посмотрела данные приборов и капельницу, повернулась ко мне и улыбнулась:
– Вот ты и проснулась. Как себя чувствуешь?
– Нормально, – я сразу даже не узнала свой голос, так как из горла произвелся какой-то непонятный хрип. Горло очень болело и желание говорить резко стремилось к нулю.
– Не напрягайся, побереги горло. Все данные я записала и занесла в твою карту, а сейчас пойду и позову врача.
Она тихо вышла, и я осталась одна. Тишина очень напрягала нервы. Мысли проносились друг за другом со скоростью света. Сейчас я точно не знала, что буду делать, но самое страшное что я поняла после того как очнулась, это то что я не помню, что происходило в последний месяц. От этого месяца у меня остались только ощущения, но никаких воспоминаний. Закрыв глаза, я попыталась сосредоточиться, но из этого ничего не вышло, только стала болеть голова.
Дверь опять скрипнула и в палату вошел врач в сопровождении медсестры.
– Меня зовут Сергей Игоревич Киселец, я травматолог-хирург и как ты понимаешь твой лечащий врач. Я сейчас задам тебе вопросы, чтобы оценить твоё состояние, ты должна отвечать, что чувствуешь, ощущаешь и помнишь. Потом с тобой хотели поговорить полицейские. Ты готова? – Я кивнула.
– И так, как тебя зовут?
– Лана Котова.
– Сколько тебе лет?
– Шестнадцать лет десять месяцев и точно не знаю сколько дней, так как не знаю какое сегодня число и сколько я была без сознания.
– Сегодня четырнадцатое апреля, вторник. Ты была в состоянии комы девять дней, и мы очень боялись, что ты можешь не очнуться совсем. Ты помнишь, что с тобой произошло?
– Не всё. Практически все воспоминания в виде ощущений.
– Какое временной отрезок таких воспоминаний и ощущений?
Я вздохнула и сосредоточилась на своих воспоминаниях.
– Последнее что помню, это как пришла в школу второго марта после болезни и как Руслан Иванович Лисовец попросил меня помочь нескольким ребятам из класса богачей подтянуть предметы для пересдачи. После этого воспоминания только ощущаются, как что-то неуловимое. – Я посмотрела на врача, а он на меня.
– Понятно, – при этом он что-то отметил в карте, – ты готова поговорить с полицией?
Я кивнула, и он попросил медсестру позвать следователей.
Дверь скрипнула уже в третий раз и в палату вошла медсестра, за которой следовали мужчина и женщина.
– Здравствуй. Я капитан полиции Баранова Лариса Георгиевна, а это мой напарник капитан полиции Зырянов Михаил Олегович. Мы бы хотели тебя расспросить, что случилось в тот день. – Закончив, она выжидательное посмотрела на меня.
Я переводила взгляд то на врача, то на медсестру, то на следователей и медленно осознавала, что полностью не помню тот день. ДЕНЬ, КОГДА Я УМЕРЛА. ТАМ ПОЛНАЯ ЧЕРНОТА.
– Я не помню, – потрясение от осознания сказанного, было настолько велико, что моё сознание медленно стало погружаться в темноту.
– Мам! Я ушла в школу! В холодильнике есть еда, не забудь поесть, – взяв рюкзак, я вышла из дома.
Запирая дверь ключом, я услышала движение в квартире. Я знала, что мама была не одна и быстрее всего они ждали, когда я уйду.
Самое страшное для ребенка это видеть, как твой родитель скатывается вниз из-за невозможности вынести удар жизни. Когда я была маленькая мне казалось, что ничего не может измениться, что мама и папа всегда будут рядом. Каждый ребенок верит, что его родители самые сильные и самые любящие. Но после смерти отца четыре года назад мама начала пить. Вскоре у нее появились «друзья», с которыми она «заливала горе». В какой-то момент мы с мамой пришли к негласному соглашению: она держит своих «друзей» подальше от меня, а я не поучаю её.
