Даже самой поздней осенью порой выпадают деньки, словно специально созданные для того, чтобы радоваться жизни. Солнце в эти дни светит так, будто в него только что ввернули новую лампочку, небо сверкает почти неестественной синевой, а воздух бодрит, как содержимое кислородного баллона. В такие дни засаленные подонки, уже много лет прозябающие на обочине жизни, выползают на солнышко из своих тараканьих нор, растирают грязными ладонями небритые, испитые лица и, щурясь от яркого света, говорят друг другу: «Погодка-то, а? Так и шепчет: займи да выпей».
День, о котором пойдет речь, увы, не относился к числу этих чудесных осенних дней. Это был денек другого сорта, из тех, в которые совершается рекордное количество самоубийств, а на серые улицы выходит победоносная армия вирусов, поднимая над собой мятые знамена несвежих носовых платков. В такие дни измученный грязью и сыростью прохожий мечтает о зиме так же, как сходящий с ума от боли больной раком мечтает о смерти, надеясь, что та избавит его от страданий.
Было начало ноября, и в Москве третьи сутки шел дождь. Глядя в серое, как бетонная стена, казавшееся низким и похожим на ощупь на влажный матрас небо, представлялось невероятным, что где-то там, над мокрой паклей дождевых туч, в синеве сияет солнце. По мокрым тротуарам, влажно поблескивая, плыли черно-коричневые реки зонтов, среди которых то и дело яркими пятнами пестрели дамские зонтики. Их легкомысленная расцветка не спасала положения: город казался таким же серым, как и окружающий воздух. Зонты текли по узкому пространству между отсыревшими громадинами зданий и рычащим, курящимся нечистым паром и выхлопными газами потоком автомобилей, которые, сталкиваясь, закручиваясь водоворотами, скапливались у пешеходных переходов. Здесь они терпеливо ждали зеленого сигнала светофора, чтобы броситься на проезжую часть, как в атаку, и торопливо пересечь ее перед оскаленными радиаторами готовых к стремительному рывку автомобилей.
Человек, сидевший за рулем похожего на реактивный истребитель спортивного «шевроле», замершего у стоп-линии в крайнем левом ряду, расслабился на сиденье, терпеливо пережидая поток пешеходов. Невыразительное лицо с тяжеловатыми, будто вылепленными из сырого теста чертами приобрело выражение терпеливой скуки, а тусклые серо-зеленые глаза смотрели прямо перед собой, скользя по проплывающей мимо толпе так, словно это был бетонный забор или какое-нибудь другое препятствие, неодушевленное и совершенно не представляющее интереса. Отношение водителя «шевроле» к пешеходам целиком укладывалось в одну-единственную фразу из услышанного однажды анекдота: «Для вас, козлов, подземный переход построили».
Его сосед нервно поерзал на сиденье, роясь в карманах плебейской кожаной куртки и поблескивая линзами старомодных очков в черной пластмассовой оправе на пол-лица, извлек из недр своей одежды мятую пачку сигарет, пошуршал целлофаном, чиркнул колесиком зажигалки, закурил и откинулся на спинку сиденья, выпуская дым через ноздри.
– Не пойму, – сказал он, порывистым жестом взъерошивая смоляную шевелюру и дергая себя за кончик длинного крючковатого носа, – откуда их столько? Ты посмотри, валят и валят… Погода – дерьмо, грязи по колено, «жигуленок» в наше время купить – как два пальца обмочить, а они все равно пешком, как, скажи ты, в каменном веке. Или это у них считается здоровым образом жизни?
– Лохи, – лаконично ответил водитель таким тоном, словно речь шла о другом биологическом виде.
– Лохи, – повторил очкарик, куря сигарету короткими нервными затяжками и держа ее по-солдатски, огоньком в ладонь. – Лохи… «Лохи» – это просто слово. Четыре буквы, два слога, и больше ничего. Я пытаюсь разобраться: что им всем мешает жить по-человечески? Неужели так трудно заработать каких-то три-четыре штуки и купить себе колеса? Нет, они будут ходить под дождем и давиться в метро…
Водитель медленно перевел на пассажира взгляд и некоторое время разглядывал его через плечо, будто диковинное насекомое. На светофоре зажегся желтый, и водитель переключил передачу, терзая газ и подгоняя отставших пешеходов грозным ревом мощного двигателя. Когда шедшая последней обширная тетка в ядовито-синем кожаном плаще, семеня на высоких каблуках, проскочила мимо переднего бампера «шевроле», водитель отпустил сцепление, и автомобиль ракетой сорвался с места, взвизгнув покрышками и сразу оставив позади все остальные автомобили. Несмотря на тупое выражение своей тяжеловесной физиономии и общую заторможенность, Михаил Дынников по кличке Тыква был водителем экстра-класса и мог бы, наверное, брать призы на каких-нибудь ралли или трековых гонках. Умение водить машину было у него в крови и костном мозге, и он не помнил времени, когда этого умения не было. Он сидел за рулем с тех пор, как начал доставать до педалей, и примерно с того же времени принялся угонять всевозможные транспортные средства, поскольку знакомые автолюбители не могли удовлетворять его страсть к вождению все двадцать четыре часа в сутки. Впервые он сел за угон еще по малолетке, а всего таких посадок было три.
