– Все ох…нно, когда ты возишься со своими деревьями, рыбами. Еще ты дрова очень красочно рубишь. Наполненно, я бы сказал. И бабы твои, и звери… Все живое, но пойми, сейчас надо другое. Я будто в болоте вязну в твоем тексте. Ты вообще знаешь, что прозаический текст можно делить на абзацы? У тебя, бл…, простыни текста, в которых увязаешь. Строчки друг на друга налезают. Начинаешь путаться. Перескакивать с одного на другое. Не думай, что я критикую. Повторюсь, ты крепко и хорошо пишешь, но надо думать и о тех, для кого. Знаешь, какой главный девиз мира сейчас? Комфорт! Все должно быть комфортным. Люди больше не стараются. Если что-то доставляет им неудобства и заставляет ерзать жопой, напоминая о геморрое, то они от этого отказываются. И нельзя их в этом винить. Мы – работники сферы развлечений. Литература больше не алхимия с попыткой выплавить душу. Надо приспосабливаться…
– За борта держись, – перебивает Архаров, выпрыгивая в мелководье и рывком подтаскивая на себя лодку с Журавлевым.
Журавлев приехал вчера. Долго переписывались. Журавлев – редактор одного из столичных литературных журналов. Первым напечатал Архарова и сейчас занимался продвижением его текстов. Захотел увидеться воочию, да и на глушь, из которой вдруг невзначай выпростался Архаров, посмотреть.
– Ты не видишь перспективы. Картины, в общем. Конечно, у тебя тут просторно, – оглядываясь на пошатывающееся озеро, закуривает Журавлев. – Трудно, живя в этом, предполагать, что тебя читают в разных местах. Но это так. И в метро, поеживаясь от трущегося о ногу извращенца. И в уборной, нащупывая рулон туалетной бумаги. И в новеньком «Бентли», одной рукой перелистывая, другой поддавливая на голову шалавы, чтобы не сбивалась с ритма… Эффект свежести и новизны проходит, и люди хотят, чтобы не только про дебри и про то, как глядит лось, привалившись простреленным боком к сосне. Хотят, чтобы и о них. Чтобы помог нащупать рулон и пояснил дуре, что главное это ритм…
– Прихвати удилища, я сети смотаю.
Архаров смотрит на смурное небо и понимает, что дождь будет долгим и прольется на Журавлева в том числе. Это означает, что меньше снаружи, и придется укрывать редактора, и подолгу, не отвлекаясь, оставаться с ним наедине. Вывешивая сети на приколоченные под навесом лосиные рога, Архаров подсчитывает в уме, сколько надо взять водки.
– Была одна поэтесса… Из такой же глуши, только с южных окраин родины. Я к ней приехал тогда и чуть обратно сразу не сорвался. Знаешь, когда баба в очках и на ней одежда, под которой не разберешь, что там вообще. То есть обычно сразу понимаешь, трахабельно или нет. Да и стишки у нее такие, знаешь, сочащиеся, влажные. А тут такое… чуть сразу обратно не сорвался. Подумал, что не продам. Но задержался, попил с ней. Представляешь, она жила на берегу моря, а с детства на пляж не выходила. Это было уже делом принципа. Напоил и затащил на пляж. Когда разделась, я не пожалел, что остался. Если назову ее имя, сразу поймешь, о ком я. Первая московская поэтесса сейчас. Уже без этих крымских пасторалей в стишках. Все больше грязного и вкусного. Но, правда, облядилась в процессе и, наверное, сопьется, но…
– Баня ближе к вечеру, сейчас уху заправлю.
Журавлев кивает, пристраивая удилища под навес. Не получается. Бьют по спине, когда отворачивается. Махнув рукой, идет к Архарову, который, присев на бревно, на камне режет щучьи головы. Журавлев на какое-то время застывает, наблюдая за процессом. Вид крови задерживается в его глазах тревожным восторгом. Вздрагивает головой, отвлекаясь, и, присев к рюкзаку, достает из него водку.
– А еще диалоги… это, брат, сейчас тренд. Чем больше болтовни в тексте, тем лучше. А у тебя их почти нет. Будто слет глухонемых. Понятно, что герои твои диковаты, но не совсем же неандертальцы. Вот и пьют, и бабьем не брезгуют, но все это в какой-то удушливой немоте. Гаркают, как допотопные: нож там передай, заходи на медведя. Тебе надобно их разговорить. Пускай поплачутся, что ли… поматерятся… поюморят… Чем причудливей и витиеватей, тем лучше заходит. Да и объем так набирать легче. Пару вводных абзацев, пятьдесят страниц болтовни – и вот тебе повесть. Так сейчас в основном и пишут. Люди же прежде всего в Интернете обитают, а там сплошное соревнование – кто красочней спиз…нет.