Кому приходилось проезжать летом на автомобиле в зоне нижней Волги, например от Самары до Волгограда, не мог не заметить характерный волнистый рельеф холмов и валов, то зеленовато-, то желтовато-белёсых (от вечно припыленных лесков и степи и вечно присушенного бурьяна), отделяемых друг от друга сухими песчаными оврагами, зеленеющими, но привяленными балками, вологими лощинами, полными туманной влаги или марева полуденных испарений. Часто на очередном спуске в такие лощины видишь, как в них вложены водные языки Волги, виляющей, если судить по указателям и карте, далеко в стороне. Стоит однако выехать на берег, то с недоумением замечаешь, что виляет такой долгий вал вод, который по своей ширине и впрямь есть великое славное море, даже в спокойную погоду погоняющее свои вольные валки волн. А наблюдая в каких-то небольших, не главных, не потёмкинских, населённых пунктах загорелых и припылённых аборигенов волжан, вяло торгующих какой-то ерундой, поделками, овощами или рыбой, невозможно не опознать в них вольных или невольных волгарей и невозможно не проникнуться духом и впрямь великой Волги-матушки. А если ещё вспомнить недавнюю популярную фольк-историю! Султана Селима с его военной переволокой или Петра Великого, по-разному пытавшихся в конце 16 и 17 вв. не просто повторить старинный волок в новом пути из варяг в арабы, а соорудить Волго-Донской канал. Удалось это только к 1952 г. уже другим чудо-богатырям по указанию Великого Сталина… Впрочем, давно нет ни волочной волокаты волов, ни волока бурлаков, ни волоколыма зк и военнопленных арийских Volk`ов, ни волокиты перегруженных барж, ни пустой баланды биваков. Только нескончаемая булга сверкающих издали современных городов и разноголосые балаки сволочённого в них люда. Учитывая современную, позднесоветскую и нынешнюю, всё ещё посоветскую, деградацию Поволжских регионов, включая обмеление Волги-реки, и деградацию всей России, чему никак не найдётся Дна-батюшки, ясно, что всё былинное величие в прошлом, поросло быльем. Но речь пока не об этой хозяйственной разрухе, организованной странными столетними проволочками волостных и всевластных володетелей и володимеров великорусского мира.
Речь пока о слове «волга», о сопричастных с ним словах и поиске их исконных значений. Это, конечно, не исправление имён, но беглый опыт восстановления всех исторических коннотаций, в контексте которых будет понятно, насколько нелепа наша зацикленность лишь на современных, так называемых, «естественных», или «первых», или «академически» – авторитетных значениях.
Заранее признаюсь, это сообщение может показаться слишком жёстким. Но на самом деле это элементарная прямота и честность, сознательно положенная в основу стиля. За всю мою тридцатилетнюю научную практику не нашлось (если не считать М.К. Мамардашвили в 1989 г.), ни одного человека и специалиста, который бы пошёл на профессиональное общение и для начала просто прочитал исходный текст. Если кто-то и брался читать, то, чаще всего мгновенно, исчезал из контакта. При том, что сначала ничего феноменально нового я не излагал, всего лишь напирая на новую логику выведения. Это особенно странно, если учесть, что среди этих визави были как не самые последние академики (вроде С.С. Аверинцева), так и ближайшие товарищи собутыльники (имя им…). На самом деле это лишь тотальная идейная цензура, из-за которой нельзя и ничего издать даже за свой счёт. Как раз поэтому я и не пытаюсь соблюдать жанровые нормы, трамвайные приличия и риторическую ловкость. Читать меня будут тогда, когда всех нынешних авторитетов уже не будет, а читать будут те, кто ценит только логические сущности, а не дипломатические реверансы.
В самом первом приближении это установление этимологии слова. Само собой, его «истинного, первоначального значения», как это полагается в обиходе уже 2 тысячи лет. Но не только. Сколь-нибудь научный подход требует кроме выверенного значения найти и первую форму слова. В. Пизани: этимология должна «определить формальный материал, использованный тем, кто первый создал слово, и то понятие, которое он хотел выразить этим словом», включая то, «что обычно называется изменением значения» («История – проблемы – метод». М., 1956, с. 70 – http://history-library.com/index.php?id1=3&category=drugoe&author=pizani-v&book=1956&page=31). Поскольку я не стремлюсь тут к исчерпывающему лингвистиковедческому охвату всех суждений ни в области теоретических определений (см. «Модель историко-языковых реконструкций.
Инакомысленные материалы к теории сравнительно-исторического языкознания. Книга первая. Выборочная история лингвистики». 2012. 495 с. – http://www.proza.ru/2012/05/10/1727), ни по сути темы, начать её проще с эталона современной этимологии – со сводки русского немца М. Фасмера, в энциклопедической статье о Волге чётко показавшего современные научные пределы допустимости того или иного толкования. С учётом существования подобных Волге по звучанию названий для своих рек в чеш. Vlha и польск. Wilga с их регулярными соответствиями Фасмер «принимает» как самую вероятную форму происхождения слова праслав. *vьlga с современным, обобщённым из этих же языков значением «влага». Наоборот, из-за отсутствия таких регулярных соответствий (по происхождению и чередованиям в системе языка) отметаются вроде бы похожие слова, фин. valkea, эст. valge, «белый», или мар. jul, тат., башк. jylɣa «ручей, река». Хотя в одном из этих случаев, кроме прямой невыводимости звуков, и значение «белый» совсем не вяжется к смыслу на фоне «влага» или «река»: с чего это вдруг Волга могла называться белой? Ещё более произволен по значению пример толкования, добавленный к Фасмеру в виде казуса О.Н. Трубачёвым, из похожего звучания от названия птицы иволга, чеш. vlha, рус. и-волга. В самом деле, с какой стати реку нужно было наречь по имени птички? С таким же успехом можно и волобьём. Скорее птичку следует назвать по имени той реки, например, на берегах которой она эксклюзивно обитает. В отношении иволги этот пример не работает: она живёт практически по всей Европе, а в России – в умеренных широтах вплоть до Енисея.
