– Тридцать третья! Спецы! Восемнадцатая! – хрипит прибитый в незапамятные времена под потолком «салона» матюгальник1.
Сонная комната отдыха подстанции скорой медицинской помощи, называемая «салоном», моментально оживает. Вскакивает Наташка – фельдшер скорой помощи и по совместительству студентка шестого курса, готовящаяся сдавать государственные экзамены, то есть без пяти минут врач, но при этом смешливая и совсем юная девчонка, от наших пациентов мало отличающаяся. Я потираю руками лицо, привычно топая к окошку диспетчерской за карточкой вызова. Здесь уже толпятся коллеги, хотя сейчас дернули только три бригады, но общения никто не отменял. Вижу Ванечку из двадцать девятой, значит, сейчас дернут и всех остальных. О Ванькином чувстве предвидения легенды сложены.
– Варвара Никитична, – уважительно обращается ко мне Лариска, сегодняшний диспетчер, – судороги.
– Спасибо, Лариса, – киваю я, принимая карточку.
Судороги – это что угодно – от икоты до агонии, родители наших пациентов выражаются зачастую так, что даже простую икоту могут изобразить неотложным состоянием. Я спускаюсь на улицу, где за рулем немолодого автомобиля уже сидит разбуженный неугомонной Наташкой Сережа – наш бессменный водитель, виртуоз дороги, смешливый парень лет тридцати пяти. Он незримо, совсем незаметно заботится о нас, будто укрывая крылом. Тепло очень от его заботы, да и сам он теплый.
– Сережа, судороги, – протягиваю я карточку.
– То есть что угодно, – кивает наш водитель, включая батарею проблесковых маячков. Машина аж приседает в момент ускорения.
Сережа имеет квалификацию фельдшера, что нам часто помогает, поэтому понимает, о чем говорит. Но сейчас он ведет машину по скользким после дождя улицам, а я вспоминаю. Семь лет прошло с того страшного дня, перевернувшего мою жизнь. Семь долгих лет… Мы тогда в числе многих прибыли на вызов за город, я даже сначала не идентифицировала искореженный автомобиль. Это Сережа вскрывал машину, он пытался реанимировать мою уже мертвую доченьку, гасил мою истерику и был рядом все эти годы.
Сережа меня вытаскивал из депрессии, не давал унывать, но никогда не переходил некой черты, хотя я уже не против: до смерти устала от одиночества, от пустой квартиры, хранящей детский смех и фотографии Машеньки… Странно, Валеру я почти не вспоминаю, но вот Машенька… Жизнь будто навеки разделилась, а я даже себе боюсь признаться в том, что для меня Сережа значит, как будто это что-то изменит.
Наташка напряжена, ящик с медикаментами держит под рукой, значит, что-то чувствует. Что-то предчувствует и Сережа, благо опыта у него очень много. Он бы и мед закончить мог, будь у него время, а свое время он отдает нам… Да кого я обманываю! Мне он отдает это время, мне! А я… глупая сорокалетняя баба, у которой нет никого, кроме Сережи. Но вот как он ко мне относится – это загадка.
Машина останавливается, Наташка хватает ящик. Надо двигать наверх. Этаж пятый, лифта нет. Сережа мягко отбирает ящик у Наташи, вызывая у той смущенную улыбку. Все она чувствует, все видит, только… Ладно, сначала работа.
Взлетаю на пятый этаж легко, как в молодости, оцениваю состояние родителей – паника, значит, состояние ребенка для них страшно и необычно. Недавно девочку с удлиненным ку-тэ2 возили и генетикой какой-то сложной. Там родители были скорее уставшими; все знали, ни на что особо не надеялись, а тут паника, что уже нехорошо. Ну, посмотрим.
Родителями занимается Сережа, я же смотрю, с чем мы столкнулись, и недоумеваю – эпилепсия остро не начинается, почему тогда паника? Это необычно, надо будет потом ребенка на всякие препараты проверить. Мы начинаем работу, но заглянувший в комнату Сережа показывает три пальца и упаковку. То есть нужно вводить и специфические для пищевого отравления препараты, а у родителей девочки только что возникли серьезные проблемы. Ну хоть не классическая эпилепсия.
– Везем, – коротко командую я.
Напуганная Сережей мама ребенка уже на все готова. Я объясняю Наташке, с чем мы столкнулись, пока наш водитель бережно несет почти не соображающего ребенка вниз. «Витаминчики», «ничего плохого не будет» и тому подобные сказки мы слышим ежедневно, потому пусть родителям в больнице объяснят, что они натворили, давая ребенку эти добавки, неизвестно кем произведенные.
И снова кричит сирена, а машина скорой помощи несется по улицам. Больница, слава Асклепию3, недалеко, поэтому есть шанс, что дадут отдохнуть. Драйв – это то, за чем люди приходят на скорую. Любители покоя и кабинетной работы к нам не пойдут, у нас чего только не бывает… Сдаем малышку в больницу и уже мечтаем о сладком сне, но что-то мне подсказывает, что хрен нам, хоть немного подремать можно. Мгновенно отключившийся за рулем водитель, отрубившаяся на каталке фельдшер – привычная картина.
Есть что-то волшебное в том, как Сережа реагирует на рацию. Вот и сейчас, стоило ей тихо зашипеть, и Сережа вскидывается, мгновенно перейдя в состояние бодрствования. Как у него это получается, я даже не могу себе представить. Но «Луна» зовет тридцать третью бригаду, то есть нас, и бодрый голос Сережи сразу же отвечает на вызов. Опять что-то случилось, опять кому-то очень нужна педиатрическая бригада.
