Когда-то давным-давно в старо-добрые времена по нашей матушке земле ходил, бродил да людей веселил один разудалый парень-хитрец до потешных развлечений молодец. А звали его Максим. Ростом он был невысок, но строен и статен. А на внешний вид хорош, да приятен. Лицом чист и пригож, чем-то даже на красну девицу похож. Уж больно черты его лица были гармоничны и выглядели очень прилично.
И глаза-то у него голубые как небеса, и рот-то такой что чудеса, и волосы-то у него русые пшеничные, словно хлеба безграничные. И чуб-то у него кучерявый торчит, волной вьётся и блестит. И вот такой красавец расписной по сёлам городам ходил, да по долам деревням бродил.
Забредёт он бывало в какой-нибудь первый попавшийся городок, выйдет на главную ярмарочную площадь, да и давай по ней ходить туда-сюда. Ходит, улыбается, зубы свои белые, ровные на показ выставляет, глазами голубыми зыркает, да так что все девицы на ярмарке, заприметив его, за сердца хватаются да вздохами томными исходят. А он мимо них гоголем ходит и вида не подаёт, что их изумление замечает, и знай себе, дальше улыбается. Это он так забавлялся и над слабодушными девицами смеялся. Походит он так по площади, походит, позавлекает своим разудалым видом девиц, встанет посредь базара да объявит во всеуслышание о своём выступлении.
– А ну честной народ собирайся, выходи! Я сейчас представление давать буду! Плясать да песни петь, а вы мне свои пяточки дарить, чтобы я мог и дальше бродить да народ веселить! – призывным кличем всех созывает. А красны девицы, которые его уже заприметили, деньгу тут же соберут, в ноги ему покидают и стоят в ладоши хлопают, выступления ждут.
Ну, тут уж Максим разойдется, да и давай весёлое развлечение устраивать. Прыгает, кувыркается, частушками озорными чертыхается. А люди его со всех сторон обступают, места занимают, смотрят на него, слушают, да со смеху покатываются. А он знай себе, отплясывает да девчатам подмигивает. Ух, они от этого как зайдутся, как зардеются, да всё до последней копеечки ему и выложат. А как же такому развесёлому красавцу за его песни да танцы не раскошелиться. Ни одна девица ещё от его чар расчудесных за просто так не уходила. Ну а Максим отпляшет своё, отпоёт, да и был таков. Юркнет в какой-нибудь из соседних трактирчиков да там и давай свой прибыток подсчитывать. Вот так себе на жизнь и зарабатывал. В общем, малый был не промах и умел из своей красоты выгоду извлечь.
А как надоест ему тот городок так он сразу в другой идёт. И там всё опять повторяется. На ярмарку выйдет, форсу на себя напустит, девиц местных в восторг приведёт, и давай деньгу зашибать. Так и бродил хитрец-молодец, особо ничем не занимался, а монету загребал. Ну а почему бы и не ходить, когда городков да посёлков разных, больших и малых на Руси пруд пруди, конца и края им нет. Вреда своими походами Максим никому не приносил, лишь народ забавлял да смешил. Правда, и пользы от него большой не было, так только суета одна да балаган. Но и этот развесёлый балаган ему иногда так надоедал что он был готов уже где-нибудь осесть и дом с огородом завести. Однако ему постоянно что-то мешало. Может быть, весёлая беспечность нрава не давала ему закрепиться на одном месте, а может и то, что он с самого своего рождения не имел домашнего очага. Никто не знает, что это было, но только он шёл всегда дальше.
А надо отметить, что Максим, сколько себя помнил, рос один, сам по себе, как хлипкая тростиночка в поле средь множества жирных колосков. Ни отца, ни матери, он никогда не знал, и кем они были, не ведал. А потому ни в чём их не винил и обиды на них за своё сиротство не держал. Он им и так был благодарен, за свою судьбу вольную, за внешность пригожую, за талант свой скомороший, что веселить людей помогал, да на жизнь зарабатывать давал.
Хотя помимо его такого главного таланта была у него и ещё одна особенность. Уж больно он был к обучению горазд. Всё что умное, где услышит, увидит, сразу запомнит, запишет, впитывал всё в себя как губка. А потому Максим запросто обучился ещё и многим другим наукам. Хорошо считал, писал, много читал и даже чуток историю древнего мира знал. Что очень-но помогало ему в его развесёлом ремесле. Ну а то, как же, ведь людям это в диковинку было, тогда мало ещё кто слышал про всяких там греков да римлян. Бывало он, как начнёт изображать какого-нибудь древнего грека или римлянина, так народ на площади от его потешных гримас с ума сходит, хохочет, заливается, и хорошим барышом карман ему заполняет. Так он и ходил, горя не зная да народ забавляя.
