Так получилось, что на этом свете постоянно кто-то кого-то или что-то не любит. Вполне себе приличные и рукопожатые люди не любят расизм и негров. Менее рукопожатые терпеть не могут тех кто не разделяет их убеждений до последней запятой. Митрофан искренне ненавидел своё имя и вставать рано утром с похмелья. Причём оба эти фактора присутствовали сейчас в реальности данной ему в ощущениях. На электронных часах пылала абсолютно неуместное цифросочетание ; “7:20”. Поведя воспалённым глазом в сторону окна, Митрофан понял, что ему не дано спокойно преодолеть своё болезненное состояние наиболее щадящим образом. За окном чёрной гусеницей прямо по проезжей части извивалась похоронная процессия. В голове гусеницы с чёрного огромного лимузина-кабриолета умеренно фальшиво гремел и ухал маленький оркестрик – он-то и разбудил Митрофана в неурочный час. Машин в процессии было много, Митрофан насчитал более десятка, людей тоже – запружена оказалась не только проезжая часть, но и узкие разбитые тротуары. Оставалось только удивлённо покрутить тяжёлой головой: откуда в провинциально-индустриальном Костоморске такие “Кремлёвские похороны”? Может директор гигантского машиностроительного комплекса наконец-то дал дуба на одной из своих молодых пассий? Впрочем, это всё не имело к похмельно-расстроенному Митрофану никакого отношения. Особенно к его жизненной цели. Как известно у любого человека есть в жизни цель . Кто-то борется за богатство, кто-то за творческое признание. Митрофан, сколько себя помнил, всегда хотел вставать по утрам не раньше 10. Сколько жертв было положено на алтарь этой борьбы страшно вспомнить: семья, приличная работа, положение в обществе, друзья… И всё это только ради того, чтобы подскакивать в своей постели всякий раз когда какого-то жмурика будут протаскивать мимо твоего дома? Однако не всё ещё было окончательно потеряно, и, бросив прощальный взгляд на эту странную церемонию увенчанную полированным ящиком закиданным цветами, Митрофан снова бросился в объятия Морфея.
Ненадолго. Спустя ровно 15 минут его снова грубо выкинул из кровати телефонный звонок. Поскольку на мобильнике постоянно был включён ночной режим это мог быть только кто-то из постоянных клиентов.
Всё оказалось ещё хуже. Митрофана вызывал бывший непосредственный начальник.
– Что-то голос заспанный. Небось трудился вчера допоздна? – С места в карьер взял Степан Егорович.
– Ну типа того, – попытался отмазаться Митрофан.
– Не ври мне! – назидательно произнёс Степан Егорович, – Ты ж больше у нас не служишь. А мог бы большие звёзды словить, если бы на том корпоративе перед генералом своим болтом не махал. Да хрен с ним, с генералом. Там же и жена его была.
– Ага, на 20 лет младше хрыча, – вспомнил былые обиды Митрофан.
Степан Егорович только тяжело вздохнул.
– Митрофан, ты же сам всё понимаешь…Да я к тебе и не за этим…Есть дело. Не телефонный разговор. Сегодня в двенадцать на твоём месте.
Интересно откуда Егорыч узнал про “его место”?
Кофейня “Неверморе” с гигантским чёрным вороном на вывеске имела далеко не гигантские размеры внутри. Чем она разительно отличалась от прочих хипстерских притонов возникших в эпоху нефтяного бума, так это долгожительством. Уже множество вывесок аналогичных заведений сменилось на соседних зданиях за последние годы, только “Неверморе” радовала кофеманов с лэптопами неизменным обшарпанным интерьером. И не сказать, чтобы у сменявших друг друга юных барист и баристок был какой-то особенно хороший кофе, скорее обычный средней пережаренности, но, в наши зыбкие времена постоянство ценится выше единичных достижений. Ходили мутные слухи, что основой устойчивости данного заведения служил не хороший оборот, а положение владельца – местного руководителя Пенсионного Фонда, но никто никогда не брался за подтверждение данной версии ибо…
В назначенное время напротив невыспавшегося Митрофана, заказавшего обычный латте появились три человека. Первым был устроивший эту непонятную встречу Егорыч, а вот второй…Второй была, закутанная в серую шаль высокая и статная женщина лет пятидесяти с медальным профилем. От всего её тела веяло трауром и величием. Третьим за спиной женщины нарисовался высокий бледный юноша украшенный редкой гривой светлых волос в очках с толстыми линзами. Троица стоически протиснулась через пустой зал к столику Митрофана.
– Марьяна Венедиктовна…Горюнова…вдова, – увесисто произнесла медальная женщина, в ответ на приветственные слова Митрофана,
– Арнольд Неверов, – вежливо улыбнулся и подал для приветствия свою холодную влажную руку.
– Мой сын художник, подаёт большие надежды, хотя не очень хорошо видит, а может быть именно благодаря этому, – нежно улыбнулась женщина в сторону Арнольда, и тут же приняла деловой вид.
– Вы ввели человека в суть дела? – строго обратилась она к Степану Егоровичу.
– Марьяна Венедиктовна…дело конфиденциальное, только с глазу на глаз… – вежливо начал Клюкин, но медальная женщина уже переключила внимание на Митрофана.
– Митрофан, вы слышали что-нибудь про безвременную кончину моего бывшего, но горячо любимого мужа Григория Ефимовича Неверова?
