Галя Барская точно помнила дату собственной смерти – одиннадцатое ноября, угрюмая московская осень.
Перед судьбоносным разговором с Анной-Палной она забыла выключить телефон, и когда в кабинете грянул Сретенский хор, Галя охнула, будто от выстрела. Кинулась в сумку на раскопки (папки, кошелек, яблоко, прокладки, визитки, шампанское), глянула на экран и окаменела. До смерти оставалось несколько минут, но голова работала исправно. Быстро прокрутились ставки и риски. Барская огладила краешек казенного стола, поджимая пальцы в тесных сапогах.
Сообщение от Саши. Видеосообщение от Саши. От Саши, который никогда не звонил.
Она не глядела на начальницу, раздираемая желанием немедленно получить новую должность и удрать, чтобы посмотреть видео. Сын еще должен быть в школе… Что же случилось?! Галина увидела свое отражение в стеклянной дверце шкафа: прическа не растрепалась, на лице никак не отразился испуг; интересная блондинка возраста пушкинской гибели.
Услышав громогласное «Ты размахом необъя-а-тна-а-а», Анна Павловна Орлова вздрогнула и запнулась на полуслове. Пока тянулась пауза, на ее тяжелом лице проступили красные досадливые пятна. Никто из сотрудников кафедры не позволял себе легкомысленных пассажей с телефонами. Орлова ждала объяснений, постукивая винтажной перьевой ручкой по стопке бумаг. Она оглядывала кумачовые и малахитовые корешки дипломов, диссертаций и монографий, наваленных на подоконнике. Анна Павловна никогда не смотрела собеседнику прямо в глаза.
Галя повертела в руках телефон и неуверенно улыбнулась:
– Ради Бога, простите, Анна-Пална. Это от сына… Он никогда…
Заведующая помедлила и царственно кивнула. Семья в ее представлении имела смысл высокий и священный, как для итальянских мафиози.
– Конечно, Галина Михайловна.
Галя включила видео, детские голоса вонзились в кабинетную тишину.
Ей хватило пары секунд. Сердце подпрыгнуло и остановилось.
Прошлая жизнь ринулась с обрыва, как библейское стадо.
* * *
…Утро расщедрилось на добрые знаки. Гришка не проспал-не опоздал-не возвращался за сменкой-поделкой-докладом. Сашка не плакал, требуя от матери, чтобы та «подписала документы» и забрала его из школы навсегда. Маршрутка пришла вовремя, сапоги натирали терпимо, брюки не врезались в живот и даже глаза удалось накрасить симметрично.
Кроме посвященных, никто еще не слышал про новость года. Сегодня Галина Михайловна Барская, без пяти минут доктор наук, будущий профессор и прочая, станет заведующей кафедрой иностранных языков престижного университета.
Накануне ей позвонили из ректората: вопрос решен, Палну – в деканы, тебя сделаем завкафедрой. Но Главный поставил условие: защититься в течение года. Галя быстро ответила, что ей осталось доработать введение и первую главу. Благодетель угукнул с пониманием: стреляные ученые роют практическую часть работы, а уж потом подгоняют теорию.
Ее компьютерный файл «Диссер 2» хранил одну страничку с титульным листом, но Галя не боялась блефа. Имея вожделенную морковку, она сдюжит. А потом… Ох, она себя покажет!
Давай, рассказывай мне, как все плохо в России! Теперь уж точно никуда не поеду!
Ночь накануне совещания вышла рваной. Галя то и дело бегала в ванную – выцедить тайком сигарету. Ополаскивала лицо, тревожно вглядываясь в зеркало: не выдает ли оно постыдный страх? Нет. Маска уверенности не сползает и даже нигде не жмет, а вот мыльные брызги давно пора отдраить.
После, после!
Перед счастливым зеркалом они с Сашкой шаманили каждый вечер: группировались, чтобы увидеть потусторонних двойников – ангельское личико сына и ее, в общем-то, привлекательную мордаху – и серьезно твердили:
– Я сильный. Я умный. У меня все получится.
Она не верила в дурацкие аффирмации, но ради сына и кровь барана по углам квартиры стала бы лить. Знакомые из Улан-Удэ говорили, мол, обряд – веками проверенный.
Главное, их мантры очень помогали Саше.
На этом камне и создавала церковь свою…
Не спалось потому, что приснилась себе в образе диковинной птицы – худощавое лицо, испуганные глаза очень славянского, серо-голубого, оттенка, а вместо рук – крылья. Отбилась от стаи и почему-то никак не могла взлететь. Все искала дорогу к своим, забредая в грязную жижу и обливаясь слезами.
Очнувшись от грозного морока, Галя вытерла мокрые щеки.
Последний раз она плакала во сне после консультации в центре «Дети», когда молоденькие психолог и логопед диагностировали аутизм у ее младшего сына.
Наутро замазала синяки под глазами и помчалась на работу. В метро репетировала удивление, смущение, сомнение (справлюсь ли с кафедрой в сто двадцать человек?), глядясь в черное стекло с надписью «не прис онят я». Стерлись буквы… В детстве папа загораживал их пальцами, выходило «не писоться». Ей было ужасно смешно, пусть и с ошибкой написано, о чем Галушка каждый раз ему сообщала.
