Музыка, что доносится снаружи, не дает Елене покоя. Узнаваемая, но в то же самое время нет никакой возможности подпеть и как-то опознать, поскольку посторонние басы, что долбят в оконные стекла, обезличивают и мелодию, и исполнителя, точнее, исполнительницу. Где-то рядом с тренировочным центром стоит машина с открытыми окнами, откуда и доносится эта жуткая какофония звуков, убивающая нежную, трагическую музыку, которую так легко было вставить в программу. Елена все хочет спросить: что это такое? Но приятная мелодия обрывается, раздавленная бойким рэпом, совершенно безвкусным, тупым, прямолинейным, как отбойный молоток. Елена беспомощно оборачивается на подруг.
– Это бы взять на номер, но… – начинает она и смолкает.
Они валяются втроем, прямо на газоне, за крытым катком, где тренируются сами и где сейчас должна проходить тренировка команды хоккеистов. Если их тут увидят, то погонят вон с руганью: газон – предмет особой гордости местного флориста, нанятого за бешеные деньги. На вкус Елены ландшафт вокруг ледового дворца отвратительный, в духе начала двухтысячных, с непременными альпийскими горками, что напоминают могильные саркофаги, цветочными часами и мощенными плиткой дорожками. Часы сделали из петуний, часть из них при высадке не прижилась, поэтому циферблат зияет проплешинами. Только газон, изумрудно-зеленый, ровный, с редкими вкраплениями маргариток, радует глаз. Вдали небо наливается подозрительной синевой и пару раз огрызается беззвучными молниями. Душно до гула в висках, воздух начинает электризоваться, а ветер с севера все холоднее.
Ребята из хоккейной команды, мосластые, высокие, как молодые кони, подтягиваются ко входу, волоча с собой амуницию. Бо́льшая часть поглядывает на валяющихся девчонок с нескрываемым интересом. Кто-то отпускает пошлую шутку, и группка из трех парней начинает визгливо хохотать.
Елена поджимает губы. Таня опускает голову, а Алекс, напротив, поднимается, расправляет плечи, выставляя свой великолепный бюст, который перед тренировками приходится тщательно бинтовать. Гогот утихает, хотя можно было сразу догадаться, что валяться на газоне случайные люди не будут, а позволять себе пошлости в отношении коллег по сборной неспортивно и некрасиво. Но они все слишком молоды, поэтому ограничения и приличия еще не успевают затвердеть на подкорке.
– Придурки, – говорит Алекс. Не дождавшись от подруг одобрения, она потягивается и снова ложится.
– Я уже два дня хочу колы и шоколадного мороженого, – жалуется Алекс. – Аж в глазах темнеет. Вчера еле удержалась, чтобы не купить и не сожрать в два укуса. Намешала себе шоколадного протеина, пила и едва не плакала.
– Так купила бы, – лениво отвечает Елена. – Колу зеро, мороженое тоже есть без сахара. Чего так себя мучить?
– Тебе хорошо говорить, а у меня еще три кило лишних. На катке почти одышка. Хорошо еще, что мы одиночницы. Не представляю, как бы партнер меня выбрасывал. Я бы сносила бортики, как кегли в боулинге… Как вы, кстати, после вчерашнего?
Алекс бросает озабоченный взгляд на отдельно стоящее здание бассейна, где обычно тренируются пловцы, прыгуны в воду, а в свободные часы приходят поплавать и все остальные.
– Нормально, – пожимает плечами Елена.
Таня отвечает одновременно слабым голосом:
– Меня до сих пор мутит. Я вообще не пью пиво, а тут дала слабину. Это вы виноваты.
– Слабачка, – авторитетно констатирует Алекс, и все начинают смеяться, даже Таня.
Елена добавляет масла в огонь:
– Силком в тебя никто не лил.
– Да понятно, но не хотелось выглядеть пай-девочкой и выбиваться из толпы. Но прибухивать в ночи накануне тренировки – это неспортивно. Не хватало еще вылететь на отборе.
– Отдыхать иногда тоже надо, – назидательно говорит Алекс. – Тебе шел образ оторвы. А насчет отбора и волноваться не стоит. По-моему, нам не светит ничего, кроме скамейки запасных, даже если мы восемь раз подряд идеально выполним четверной аксель. А раз так, нечего трепать нервы. Жизнь не ограничивается одними тренировками.
Елена смотрит на Алекс и замечает пролетевшую тень на лице подруги, почти незаметную складку между бровей и дернувшиеся уголки губ. Бедняжка, ей и правда ничего не светит, скорее всего, это последний год, после которого с коньками придется попрощаться. Двадцать лет – возраст почти критичный, и, если до него добиться хороших результатов не удалось, дальше уже не получится, особенно при проблемах с дисциплиной и самоконтролем. А Алекс то и дело срывается, потом сидит на диетах, теряя время и силы. Для фигуристки в ней все стало «слишком». Она резко выросла, раздалась в бедрах, а аккуратный бюст вспух до почти устрашающих размеров. Ей все хуже удавались обязательные элементы, отчего Алекс приходила в отчаяние, а тренер уже готов был отказаться от нее. Таня тоже чует неладное и потому торопливо пытается разрядить обстановку.
– Конечно, надо отрываться. Только если мы сильно оторвемся, кто же нас потом пришьет?
