Кулаки оттягивали карманы куртки, большой палец руки постукивал по гладкому кругу кнопки выкидного ножа. Склонив голову, взглядом упираясь в кроссовки, Данила столкнулся с прохожим – седовласым тучным мужчиной лет пятидесяти, очки в крупной пластмассовой оправе наперекос сидели на кончике его носа. Мужчина недовольно пробубнил. Некоторое время Шпана смотрел в спину жирному борову и злился.
«Если я иду с опущенной головой, ты что, хряк, тоже нос в асфальт воткнул? Не видел? Гундосит ещё что-то. Дать бы в репу». – Разгорячённый, сжав губы, Данила осмотрелся по сторонам. – Ух ты!
На первом этаже за стёклами на подоконнике в широкой хрустальной вазе владычествовал шикарный букет белых лилий. Данила никогда не видел эти цветы и не знал названия. Цветы его зачаровали: громадный разбелёсый букетище! И дело не в том, любил он цветы или нет, но если красиво, значит, красиво. И главное – взорвалось желание подарить прекрасной «англичанке» экзотический букет белых цветов: верняк, денег больших стоит. Если с тюльпанами разорение на восьмое марта, то этот точно намертво сгложет. В городе таких не купить, привезли, скорее всего, из Москвы. Богатый пижон любимой даме подарил? По башке бы насадить пижону, отобрать и деньги, и букет, и жо́ну.
«Наверное, денег валом, раз напоказ выставил? – подумал Данила. – Давай, давай. Блатата скоро созреет, и молотком по котелку огреет. – Он представил, как красиво может подарить цветы Ирине. Или всё же Оле?
Шпана пробрался через кусты, ощущая себя вором, и подошёл к окну. Высоко. Он находился в нерешительности, нервничая, жевал губы. Холодные капли дождя всё чаще и чаще били по лицу.
«Можно разбить окно и умыкнуть букет, – посетила тайная мысль. – Вот бы Филата сюда. Тот уже мчался бы с этим букетом, как с флагом на врага в атаку».
Данила присел на корточки, чтобы прохожие не видели его с дороги. Да и кому понравится, что под окном пацан шныряет с опасливыми глазами, у которого на лице написано: сейчас свиздану, – да в окна заглядывает так, будто бы собирается войти в гости.
«Давай, решайся, – торопил он себя. – Или вали отсюда. Засветишься, как мёртвый в гробу червям».
Данила на полусогнутых ногах отбежал от окна. Склонив голову, решил, что его так не опознают, прошёл вдоль дома и вышел на тротуар. Глаза искали предмет, который можно подставить под окно и подняться повыше, хотя бы сантиметров на сорок. Иначе можно порезаться о нижние осколки стекла, когда вороватая лапища потянется за букетом. Дом располагался на небольшом откосе и окно начиналось от уровня плеч.
– У этого угла – окна так низко, что перешагни и входи, – злобно бубнил Данила, пиная флакон от тройного одеколона. – Вечная непруха. Как только букет цветов нужен, так первый этаж под небом зависает. Дождь ещё льёт, словно слон сверху ссыт именно на голову. – Шпана застыл в раздумьях: «Наверное, лучше умыкнуть, когда стемнеет».
В пятидесяти метрах отсюда вдоль дороги возвышалось здание двухэтажного ресторана. Данила хмуро смотрел на «Жёлтостенное уродство».
«Дальше, ближе к железной линии, гаражи, – продолжал размышлять Шпана. – Там можно какие-нибудь кирпичи поискать. Арматуру, чтобы окно разбить и подчистить оставшиеся стёкла в раме. Хотя не успею. Нужно сделать всё мгновенно. А то одарят по репе скалкой, иди потом, доказывай, что хотел цветы взять напрокат.
Ничего не найдя за зданием ресторана, Шпана с прикованным к земле взглядом подобно рыскающему бобику обошёл гаражи. Промокший и раздосадованный он решил, что позаимствует табурет и молоток у себя дома.
***
Скидывая кроссовки в прихожей, Данила ещё больше раздосадовался – отчим дома: но ведь утром не было, и он решил, что этот «бобик колхозный» работает в первую смену.
«Заболел хотя бы раз да в больнице полежал. Яду для крыс, что ли, насыпать в чай? – Ярость Данилы нарастала. – Так не повезёт же мне, окажется внуком Распутина. Того яд не брал, и этого не возьмёт. – Шпана готов был взять молоток и наброситься на жутко ненавистную голову. – Здесь букет нужен срочно, а этот шкерится по углам».
Данила открыл дверь в кладовку.
– А, шантропик пришлёпал, – прозвучало за спиной.
За ручку Шпана выдернул молоток из горы инструментов, сложенных в неглубоком чемоданчике. Он не ответил на оскорбление, застыл на месте. Кровь закипала в жилах. Рука сжимала ручку молотка так, что тряслось лицо.
– Иди, кашки похлебай. Голодный, наверное. Га-а-а!
Данила повернул голову, брови от удивления полезли на верх.
«В хлам пьяный! – удивился он. – Впервые! Ясно. И боги иногда не умеют».
– Э, пацан, молоточек зачем взял? – Отчим развёл руками, в правом кулаке бултыхнулся коньяк в бутылке. – Что, мечтаешь папе по харе заехать? – Глаза ненормальные, какие-то замышляющие, бегающие. – Давай… молоток против бутылки. Что, щенок, большим становишься? Здоровенным?
Взрыв негативных эмоций в голове Шпаны едва не вырвался в удар наружу. Ещё мгновение и молоток углубился бы в пасть, кроша зубы. Данила смотрел исподлобья: «А дальше стало бы невозможным остановиться. Молотил и молотил бы рожу отчима, творя кровавое месиво». Он тряхнул головой сбрасывая жуткое наваждение, произнёс:
