Алевтина Сергеевна падала камнем вниз. Летела и на лету пыталась оправить юбку, чтобы никто не мог увидеть ее исподнего. Она услышала гомерический хохот: это потешались над ней столкнувшие ее члены правления. Еще секунда – удар о мостовую неизбежен.
Алевтина Сергеевна вздрогнула всем телом, проснулась и вскочила с кровати. Сердце бешено колотилось, язык был сухим и шершавым, как наждачная бумага, а тело покрылось испариной. За окном мансарды поднималось неспешное сентябрьское солнце, а над мусорными контейнерами, приткнутыми снаружи к забору ее участка, омерзительно каркая, кружило воронье.
Алевтина Сергеевна схватила с прикроватной тумбочки стакан с водой. Ее руки мелко дрожали, а зубы выбивали дробь. Вода потекла по подбородку. Поставила стакан, утерлась, торопливо натянула махровый халат и нырнула под кровать. Вытащила из пыльного укрытия куль связанных шпагатом пожелтевших простыней, распеленала и извлекла из кожаного чехла мужнину «мурку»[1]. Наскоро протерев стволы и пропихнув шомполом от казны к дулу лоскут, оторванный от старой фланелевой рубашки, Алевтина Сергеевна с первого раза собрала двустволку, хотя не делала этого лет двадцать. Руки все еще ходили ходуном, а голова прокручивала смертельную ситуацию из сна, но Алевтина Сергеевна с ружьем уже спустилась вниз, на кухню. Растворила скрипучие створки старого пузатого буфета влезла туда с головой и из самого чрева вынула банку с чем-то, напоминающим маринованные стебли сельдерея. Выдвинула ящик со столовыми приборами, достала нож, перевернула посудину крышкой вниз и стала ловко отгибать закатанный край. Дрожь прошла, пришел кураж.
– Врете, голыми руками не возьмете! – бормотала Алевтина Сергеевна, переломив ружье и выуживая из откупоренной банки самокрутные патроны.
Зарядив оба ствола, она защелкнула ружье, нырнула босыми ногами в короткие резиновые сапоги, распахнула дверь кухни и, лавируя между рассыпанной на веранде дозревающей антоновкой, устремилась на крыльцо. Слегка расставив ноги, Алевтина Сергеевна сняла ружье с предохранителя, прижала приклад к плечу и, прицелившись в сидевшую на заборе ворону, нажала на спусковой крючок. Ружье кликнуло. Осечка. Алевтина Сергеевна резко нажала на второй спусковой крючок. Оглушительно громкий выстрел отразился от кирпичных стен соседских домов, стекла веранды задрожали, а от сильной отдачи в плечо Алевтина Сергеевна потеряла равновесие и больно приземлилась на ступеньку. Черный дым заволакивал обзор, в ушах звенело, как при срабатывании пожарной сигнализации. Правое плечо ломило. В голове гудело. Копчик ныл. Алевтина Сергеевна пошевелила пальцами зашибленной руки, потерла поясницу. Подняла «мурку», закинула на левое плечо и зашагала по клубничным грядкам к рифленому металлическому забору. Убитая ворона лежала у кучно перфорированного дробью забора с раскрытым клювом, как будто подавившись своим криком.
– На кабана эти патроны готовил, – самой себе сказала Алевтина Сергеевна. – Надо было другую банку вскрывать.
Алевтина Сергеевна приставила ружье к забору, вытащила из кармана халата моток мягкой проволоки, взяла ворону за крыло и примотала к верхнему краю забора. Повисла гробовая тишина. Не то что ворон, воробьев и тех не было слышно. Алевтина Сергеевна подняла ружье и походкой довольного трофеем охотника неспешно вернулась к дому.
Она мыла руки у крыльца, когда в кармане забулькал телефон. Наскоро вытерев руку о халат, Алевтина Сергеевна извлекла из кармана кнопочную «Нокию», и, не глядя, забросила ее к уху, прижав плечом.
– Слушаю, – строго сказала она в трубку.
Из телефона донесся истеричный голос дочери:
– Мама, ты что творишь?!
– Во-первых, Шура, доброе утро. Во-вторых: ты о чем?
– Ты только что стреляла из ружья на территории поселка и подвергала риску жизни соседей!
Алевтина Сергеевна быстро обвела взглядом соседские окна. Во втором этаже у Золотаревых дернулась занавеска. Шпионы, сволочи! Алевтина решила уйти в несознанку.
– Кто тебе сказал такую глупость?! – возмутилась она в трубку.
– Мария Николаевна прислала фотографию из поселкового чата. Золотарев тебя зафиксировал с ружьем. Халат твой полосатый и сапоги зеленые. А выстрел все слышали. Они в полицию звонить собираются! Откуда у тебя ружье?
Отпираться дальше было бессмысленно.
– Отец твой из Сибири привез в восьмидесятом, – сообщила Алевтина Сергеевна.
– И что, оно до сих пор стреляет?!
– По крайней мере, некоторые так считают.
– Петя сейчас выезжает за тобой. Через пятнадцать минут будь готова!
– К чему?
– К эвакуации, мама! Или ты хочешь объясняться с полицией?!
– И что, ты спрячешь меня в вашем бронированном подвале? – с издевкой спросила Алевтина Сергеевна.
– Нет, мама. Ты домой поедешь, в Москву, вместе с ружьем.
– Я малину еще не проредила.
– Хочешь посидеть в обезьяннике с проститутками, пока мы будем собирать деньги на залог? Ружье же не зарегистрировано!
Крыть Алевтине Сергеевне было нечем. В обезьянник ей не хотелось. «Сон оказался пророческим», – подумала она и быстро перехватила у дочери инициативу.
