Это случилось со мной в раннем детстве. Мы жили в Ганцевичах, городском поселке в полесской глуши.
Но глушью Ганцевичи были только для Якуба Коласа, который учительствовал в этих местах до революции и одну из частей трилогии «На росстанях» назвал «В полесской глуши». После войны Ганцевичи преобразились, впрочем, как и весь Советский Союз. На работу в Западную Белоруссию приехали тысячи юношей и девушек, среди которых были и мои мама с папой. Как мне сейчас представляется, для них не существовало невыполнимых задач. Перед глазами лежал огромный мир, в который нужно было войти и взять свое. И они входили и брали.
Отец был бухгалтером, мама – паспортисткой в милиции. Они поженились, отец вступил в партию, стал главным бухгалтером межколхозстроя, и все было бы хорошо, если бы он не считал, что поступать надо не по указке партии, а по совести. На собрании коммунистов он встал и сказал, что кандидат в депутаты, присланный из райкома, полное ничтожество – отец употребил другое слово, – и надо выбрать того, кого они хорошо знают. Собрание поддержало отца и проголосовало за другого кандидата.
Это был натуральный бунт на корабле, и отца с треском выкинули сначала из партии, потом с работы. К тому времени уже родились мы с сестрой, времена у нас наступили не самые простые. Но я рассказываю не о судьбе молодых коммунистов в послевоенном Союзе.
Именно в это нелегкое время со своей судьбой определился и я. Произошло это в нашем сарае, куда я позвал соседа Ваньку. Он был на год старше меня, а значит, умнее и сильнее.
Я еще в школу не ходил, но уже читал взрослые книги, и одна из них произвела на меня неизгладимое впечатление. Она была о рыцарях-крестоносцах. Закованные в броню воины потрясли до глубины души, и я захотел стать похожим на них.
Я нашел в сарае ржавое ведро и долго пытался проковырять в нем дырку для глаз. Однако не было подходящего инструмента, да и руки были не столь сильны. Я подозревал, что в эти руки рановато вкладывать железный двуручный меч. Но меч легко можно было заменить оструганной палкой, что я и сделал.
Иное дело шлем, то есть, ведро. Все-таки, нужно было видеть, куда идешь и с кем воюешь. Я взял ведро и отправился к соседу Толику Шабанову, старшекласснику. Толик был добрый парень. Не задавая лишних вопросов, он взял зубило, молоток и пробил в ведре кривую дыру.
– Сойдет? – спросил он.
– Конечно, – сказал я. – Я тебе за это книжку про рыцарей дам почитать.
– Не надо, – отмахнулся Толик. – Воюй так.
Я оттащил ведро назад в сарай и надел на голову. К сожалению, ведро было не совсем шлемом. При желании я мог бы втиснуться в него с плечами, но как тогда действовать мечом? Да, нужно было набирать вес. А я плохо ел.
«Ладно, – решил я. – Пока повоюю в ведре».
И позвал Ваньку. Но Ванька надевать ведро на голову решительно отказался.
– Это же твой шлем, – сказал он. – Я лучше мечом.
– Меч тоже мой, – заметил я.
– А я его тоже строгал.
Это было правдой, меч мы мастерили вместе.
– Надевай, – сказал Ванька.
Мне не понравился его повелительный тон, но я все-таки надел шлем на голову. Ванька радостно ухмыльнулся, размахнулся и от всей души шарахнул мечом по ведру.
Из глаз у меня посыпались искры. Но вместе с искрами из головы вылетела и вся дурь, которая там накопилась. Я вдруг понял, что лучше писать о рыцарях, чем ими быть.
Испуганный Ванька помог мне снять с головы ведро.
– Живой? – спросил он и дотронулся до шишки, которая, как я чувствовал, стремительно вспухала на макушке.
– Не трогай! – взвыл я. – Мы же играем в рыцарей!
– А ты не сказал, что надо понарошку, – пожал плечами Ванька. – Глянь, меч сломался.
Мы осмотрели оружие. Оно пришло в полную негодность, в отличие, кстати, от ведра.
– В следующий раз надо зимнюю шапку под ведро надеть, – сказал Ванька.
«Дудки, – подумал я. – В следующий раз рыцарем будет кто-то другой».
И я потихоньку начал писать. Сначала короткие, на полстранички, рассказы, потом длиннее. К восьмому классу я уже был готов к роману. Он назывался «Анты» – о праславянском племени славян, воевавшем с Византией.
«Анты» я писал в Новогрудке, где оканчивал школу имени Адама Мицкевича. Там я уже был вполне состоявшийся автор, не считающий чем-то из ряда вон выходящим завоевание мира. Анты для этого вполне подходили. Они тоже почти завоевали восточно-римскую империю.
Отец в Новогрудке преподавал в торгово-экономическом техникуме бухгалтерский учет, но о Ганцевичах не забывал. Помнила о них и мама.
– Какой же ты был дурак, что уехал из Ганцевич, – сказала она как-то отцу.
– Так ведь район расформировали! – вытаращил тот глаза. – Некуда было на работу устроиться.
Когда отец спорил, всегда таращил глаза.
– А Просвиров остался, – сказала мама.
Иногда она становилась невыносимо права.
Федор Васильевич Просвиров был другом отца. Они вместе начинали трудовую карьеру в Ганцевичах, Просвиров председателем райпотребсоюза, отец – бухгалтером. Но потом Просвиров пошел по журналистской стезе и теперь возглавлял районную газету в Ганцевичах, между прочим, вновь ставших райцентром.
