Но ведь невозможно всю жизнь сидеть дома? Олег от природы совсем не смуглый, а оттого, что сидит дома полтора месяца, похож на привидение, да ещё эти темные круги под глазами. Маргарита Васильевна всерьез была озабочена состоянием своего сына. Он стал вялым и все больше лежал. Перечитал почти всю домашнюю библиотеку, остались только книги, которые и сама Маргоша не могла осилить.
–Наверное, нам придется выйти с тобой, сын. Я буду рядом, и если ты захочешь, то буду идти чуть в отдалении.
Олег испуганно посмотрел на нее.
–Я не хочу, ма…
–Но однажды тебе придется это сделать. Через месяц начнется новый учебный год. Я думаю, нужно потихоньку выходить. Давай просто сходим к киоску Союзпечати, может, там интересный журнал захочешь купить?
Алексей прислушивался к их разговору.
–Не пойму, из-за чего сыр-бор, вообще? Ты болел, теперь выздоровел. Чего дома сидеть? Раньше, наоборот, тебя не дозваться было с улицы…
В комнате по стенам бегали солнечные зайчики. Высокая береза за окном шелестела ветками. Был выходной, и Маргоша пожалела, что завела этот разговор, пока муж был дома. Вечером Маргарита Васильевна пошла провожать мать на электричку.
–Погостила и хватит, верно?
–Ты мама хорошо живёшь, спокойно. Я тоже хочу пожить так однажды.
–Для этого тебе нужно остаться одной…
Они прошли через лес и вышли на выложенную серыми плитками дорогу к платформе. Здесь чемодан на колесиках резво и скоро катился. Маргарита Васильевна только направляла его. Солнце было ярко-ржавым, оно медленно садилось, превращая окружающее в кадр фантастического фильма. Высокая сухая трава окружала дорожку, по которой они шли. Плитки местами были вытащены, украдены. На них колесики чемодана застревали, и Маргоше приходилось прикладывать усилия, чтобы приподнять чемодан.
–Что ты туда положила? Вроде, когда ты приехала, чемодан был гораздо легче!
–Олег твой книжек мне насовал, сказал, что я совсем не просвещённая! – мать улыбнулась.
–Я так благодарна тебе! – вдруг сказала Маргоша.
–За что?
–За то, что ты не о чем не спрашиваешь… Хотя раньше меня это задевало. Я думала, что тебе не интересна ни я ни мой ребенок.
Маргоша посмотрела на мать, ожидая от нее протеста, но мать не сказала ничего. Вот и думай, может, и правда, они ей не интересны. Хотя с Олегом мать общалась в этот свой приезд много. Ладно, что теперь об этом говорить… Едва они сели на единственную скамейку, которая была на длинной платформе, как раздалось заунывное приветствие электрички. Маргарита Васильевна ощутила тоскливое ожидание чего-то неотвратимого, печального. Всегда вечером на пустынной платформе ее охватывали такие чувства. Казалось, что в электричке едут люди, пребывающие в другом измерении, и когда заходишь к ним в вагон, то ощущаешь себя чужаком ровно до следующей остановки. Потом заходят новенькие, и ты уже становишься старожилом, а они чужаками. В ночной электричке обычно не слишком уютно, словно не можешь себе найти места, как неприкаянный едешь куда-то, пока нормальные люди уже дома, пьют чай и готовятся ко сну.
Маргарита Васильевна подошла к едва заметной метке на асфальте платформы, где обычно оказывалась вагонная дверь при остановке состава, и подозвала мать. Они наскоро обнялись и мать шепнула на ухо:
–Кроме тебя и Олега мне никто никогда не был интересен.
Маргоша впихнула чемодан в тамбур и спрыгнула обратно на платформу. Двери закрылись и электричка умчалась в Москву. С поезда сошли только две женщины и направились к дороге, ведущей в поселок. Маргарита Васильевна пристроилась за ними. Уже потемнело, и комары начали свою атаку. Женщины не пошли через лес, несмотря на то, что были вдвоем. Маргарита Васильевна рассчитывала идти за ними, так как одной по темноте в лесу уж больно неуютно. Пришлось и ей идти в обход. Поселок засыпал, загораясь окнами домов. На улице слышались только песни под гитару, которые в теплые вечера иногда распевала молодежь. Маргарита Васильевна чувствовала себя одинокой после отъезда матери. Теперь не с кем обсудить бытовые мелочи или помолчать о своем затаенном. Она снова одна наедине с мужчинами, одного из которых любила больше жизни, а другого раньше едва выносила. Сейчас Алексей не вызывает почти не вызывает никаких эмоций.
Маргарита Васильевна пришла домой. Было тихо. Из окна на темную кухню струился свет от фонаря. Слышался лёгкий храп Алексея. Маргарита Васильевна пошла в душ, чтобы смыть с себя остаток длинного дня. Ее неизменный ритуал в любой день. Омовение, без которого она с трудом засыпала в дни, когда болела и нельзя было мыться из-за высокой температуры или колотящего озноба. Вода в поселке мягкая, расслабляющая. После душа Маргоша завернулась в махровый халат и пошла заглянуть к Олегу пожелать ему спокойной ночи. До тех пор, пока она не дотронулась до ручки двери, ее сердце билось спокойно. Но вот она коснулась прохладного металла, и страх заставил ее тело одеревенеть. Она почувствовала, что за дверью сына нет раньше, чем увидела пустую кровать, оставленный включенным ночник, вокруг которого жил своей уютной жизнью освещенный мирок во тьме комнаты. Маргоша схватила себя за волосы и стала тянуть, чтобы стало больно, чтобы можно было заплакать. Она затопала ногами, совсем не заботясь о том, что ночь и что под ними соседи. Она замычала так громко, что вбежал Алексей в комнату и прикрикнул на нее:
