1. Пролог
Саундтрек истории: "Храни", гр. Немного нервно ❤
…он мне нравится больше, чем кто-либо еще,
и из всех вещей, что он когда-либо делал со мной,
заставить полюбить его – самая ужасная.
Холли Блэк
Я умирала три раза – и каждый раз в самый последний момент избегала смерти. Кажется, настало время четвёртой смерти, последней и окончательной.
Именно эта мысль пронеслась в моей бедовой голове, когда рука красавчика ухватила меня за шиворот, а его неожиданно низкий для такой смазливой и невинной внешности голос томно прошептал мне на ухо:
- А чем это мы тут занимаемся?!
Я сжала зубы, когда его пальцы впились в моё предплечье, но не издала ни звука.
- Попался, сорванец. За кражу у военного отрубают руку, не слыхал?
О, Слут. Он ещё и военный, хотя с такой милой рожей проще ублажать пегасов в веселом квартале...
На пару мгновений я притихла, а потом рванулась изо всех сил, так, что ткань простого мужского сюртука, который я надевала для выходов на охоту за кошельками, затрещала. Красавчик, однако, оказался ловок: добычу из руки не выпустил, более того, отвесил мне затрещину, так, что в голове зашумело. Надвинутая на глаза шляпа свалилась на землю, мои убранные под неё длинные волосы растрепались.
- Любопытно-о-о, – протянула моя четвёртая смерть, разглядывая меня. – Так вот оно что... Это всё меняет, верно?
***
Первая моя смерть должна была настигнуть меня ещё до рождения, когда мой пьяный отец по кличке Боров пнул в живот беременную мной мать. Вторая – когда оставленная без присмотра в четыре года, я свалилась в пустой колодец, но чудом зацепилась за какую-то балку, а пекарша Храя чудом услышала мой испуганный писк. Третья – когда извечный соперник отца бандит по кличке Пегий пришёл в наш дом. В его удивительно синих глазах была моя смерть, но и тогда она отступила.
Смазливый красавчик с неожиданно низким голосом, моя четвёртая смерть, держал мою руку так крепко, словно палач уже был на подходе. По локоть её отрубают, по плечо или только кисть?.. У него были тёмные шелковистые волосы ниже плеч, узкий нос, очки в тонкой золочёной оправе и такие чистые сапоги, словно его несли до площади, не давая осквернить пыли эту неземную красоту.
Терпеть подобных неженок не могу. А ещё военный! Наверняка на бумажной работе и никогда не нюхал пороху. Вообще-то, я понятия не имела, что значит "нюхать порох", но бабка Шелли всегда говорила так о мужчинах, которые ей не нравились.
- И давненько ты промышляешь воровством, красотка? – он подтянул меня ближе, запустил руку в разрез на своём камзоле. Совершенно пустой разрез – мешочек с парой десятков золотых перекочевал в мой карман мгновением ранее. – У тебя удивительное лицо. Знаешь, не будь ты так похожа на одну… особу, я бы уже с тебя шкуру спустил.
Мимо сновали люди, последняя в этом году Большая летняя ярмарка подходила к концу. Женщины шегелей, кочевого народа, неожиданно осевшего в Сумрачном квартале Гравуара, в пёстрых платьях и с повязанными на головах разноцветными платками водили хоровод, напевая что-то протяжное и заунывное на своём родном наречии. Торговки мясом и молоком обещали продать подешевле, чтобы не возвращаться с грузом, ржали кони и вопили дети, но мне казалось, что вокруг нас образовалась наполненная гулкой тишиной невидимая пустая сфера.
- Какие тонкие ловкие пальчики, детка, – издевался он надо мной. – Неужели не могла найти им лучшего применения? Так я подскажу…
Неженка притянул мою левую руку к своему лицу и легко коснулся губами, а я подумала, сейчас ли вцепиться ногтями ему в глаза или чуть позже, когда он ещё заболтается.
- А это у нас что? – красавчик принялся рассматривать мою ладонь так, словно проверял, настоящая или фальшивая. Чего там смотреть? Рука как рука. Есть, правда, родимое пятно между большим и указательным пальцами, но небольшое и почти незаметное…
…Да кто их знает, этих городских выпендрёжников!
- По-о-оберегись! – раздался резкий гортанный выкрик, и груженный коробками экипаж промчался буквально в полушаге от нас – клянусь, даже у лошади были глаза вытаращены, не то что у возницы. Красавчик-военный дёрнул меня на себя, но в следующую секунду пьяный старик в лохмотьях, издающий густой аромат гнилого сыра, навалился на него, потеряв равновесие.
- Простите, сье, и вы, сьера, но сег-годня такой день, и всего от р-рюмочки нашего, р-родного, эгрейнского, меня так р-развезло!
Неженка попытался спихнуть с себя грузное, отвратительно пахнущее тело, но это было не так-то просто. Ребята Топора своё дело знали. Мгновение спустя – и шумные шегельки прошили собой пространство между нами. Их монотонная, не прерываемая ни на мгновение песнь, заглушила всё, в том числе и ругань и крики обворованного сье – если он, конечно, вздумал бы закричать. Пара вдохов и выдохов – и меня уже не было на площади. Всё обошлось.
...как показало время, я жестоко ошиблась, и моя четвёртая смерть не собиралась отказываться от добычи так же легко, как и её товарки.
2. Глава 1. Девочка из Сумрачного квартала
Мой отец был жестоким человеком. В нашем убогом неблагонадёжном квартале на самом юге шумного многолюдного Гравуара, именуемом Сумрачным кварталом, его все знали под кличкой «Боров», и не находилось безумцев, в здравом уме переходивших ему дорогу. Впрочем, может, они и были, но, как поговаривали старожилы, их тела давно сгнили в выгребной яме, так что можно считать, их и не было вовсе. Боров собирал дань с гулящих девах, точнее – с их подотчётных ему мамок, через него проходила вся местная дурь – от фламинской бурды, серого порошка, который положено было вдыхать, до «червонных червей» – перемолотых листьев белянки, упакованных в коровьи кишки на манер колбас. Боров знал поимённо всех железняков – любителей холодного оружия, пороховиков – знатоков револьверов и ружей, бритвенных – тех, кто шарил по карманам и сумкам, лобстеров – таскавших имущество зазевавшихся пляжников, и шпилеров – картёжников и прочих специалистов по азартным играм. Знал и крепко держал в руках. Боров – некоронованный король Сумрака – сам казнил и миловал своих непутёвых подданных.