Яна Доля. Героизм на костях. Монолог писателя на тему чужой, но общей вины
Выдвинутый в этом году на соискание премии «Большая книга» роман нашего земляка Геннадия Прашкевича «Секретный дьяк, или Язык для потерпевших кораблекрушение» неожиданно решением жюри был исключен даже из длинного списка – под благовидным предлогом того, что исторические романы на этот раз к конкурсу допускаться не будут.
Истинная же причина даже не в том, что роман Прашкевича мог бы составить серьезную конкуренцию потенциальным претендентам на победу за счет, прежде всего, богатого литературного языка, – в своем произведении автор коснулся такой тонкой темы, как завоевание Сибири и Крайнего Севера, которое в официальной исторической науке именуется не иначе как освоение.
Государственная личность в истории и подавление государством «маленького человека» – невольной жертвы истории – всегда волновали писателей. Другое дело, что роль этих личностей и их значение для государственного становления и для счастья отдельных людей на протяжении веков подается с непреклонной позиции правоты государства, для чего умалчиваются имеющие место быть факты кровавой резни, политической подлости и вероломства, даже со стороны тех героев, в честь которых названы города и чьи имена гордо вписаны в отечественную историю. Вам часто доводилось видеть в учебниках по истории определение «завоеватель» применительно к русскому народу? Русские всегда были только освободителями, даже малые северные народы (дикующие, как их называли) встречали нас с распростертыми объятиями на пути медленного, но мощного освоения Сибири и продвижения русской культуры на восток.
Но может ли человек с легкостью отдать свои земли и согласиться платить дань не известному ему государю?
Над этим вопросом Геннадий Прашкевич задумался еще 40 лет назад, когда начал изучать в архивах и библиотеках отписки землепроходцев, царские наказные грамоты, старые карты, официозные исторические романы и научные исследования на тему освоения Сибири и Крайнего Севера.
Как получилось, что огромная территория от Урала до Тихого океана, о которой мало что знали и слышали вплоть до второй половины XVI века, вдруг стала российской? Почему никто не вышел на нее ни с китайской, ни с японской сторон?
Волнующие писателя вопросы вылились в труд длиной в два десятилетия – столько писались исторический роман «Секретный дьяк» и повести «Носорукий» и «Тайна полярного князца», составившие трилогию «Русская Гиперборея».
– Меня всегда отталкивала официозная литература, такая, как, скажем, роман Владислава Бахревского о Семёне Дежневе, в котором, как было принято, белокурый русский молодец уходил на восток «встречь солнцу», а на родине оставалась ждать дивная Алёнушка с льняной косой, – поведал в беседе с корреспондентом газеты «Честное слово» Геннадий Мартович. – Соответственно, русские приходили в неизведанные края, братались с местными народами, и всем было счастье без перерыва.
К сожалению, с истинным счастьем не получалось, потому что движение любого народа на территории, которые ему не принадлежали исторически, всегда связано с кровью и насилием. И от подхода, который ты избираешь (освоение или завоевание), зависит не просто сюжет романа – зависят слова и действия героев. Почему история никак не может стать точной наукой? Да потому что историю делают самые разные люди: и пьяные дьяки, которые, много раз переписывая летописи, допускают ошибки осознанные или неосознанные, и слишком трезвые ангажированные историки – советские, российские, английские, американские, китайские, японские, несть им числа. Каждый работает на свою страну, и каждому нужно подать материалы так, чтобы они оказались удобным аргументом в постоянных спорах с соседями. То есть история – это метод давления, метод выражения взглядов на что-либо.
К сожалению, время для работы над моими историческими вещами было не самое лучшее: в 70–80-е годы официальный патриотизм был чрезвычайно силен, и я понимал, что если даже справлюсь с такой огромной темой, то вряд ли смогу напечататься – не та атмосфера. Я имел отношение к самым разным издательствам (и центральным, и местным) и знал, что в них приветствуется в основном тема великого Советского Союза, братских соцстран и отдельно со многими оговорками тема малых народов, которые якобы всегда радостно встречали «Большого брата». Однако, открывая казачьи отписки, я видел там совсем иное.
Прежде всего, что собой представляли народы Сибири. Это, как правило, небольшие племена и роды, рассеянные по огромной плоской территории тундры. Отдельными семьями они веками кочевали среди снегов под северными сияниями и звездами. Очень одинокие люди, знающие каждое деревцо в тундре. Еще и поэтому встреча для них с любым чужим человеком была чем-то совершенно невероятным и вызывала прежде всего испуг. Это отражено во многих записях, собранных на севере такими замечательными русскими исследователями, как В. И. Йохельсон и В. Г. Тан-Богораз. Не знающие власти, не знающие границ, ничем не ограниченные жили дикующие под дикими звездами, и вдруг приходят русские и требуют пушнину, которую те же юкагиры или долгане якобы давно уже задолжали русскому царю, о котором, кстати, до этого они просто не слышали. До прихода в сендуху (тундру) русских юкагиры, долгане, ламуты, коряки, чукчи, коряки, кереки, ламуты, любенцы, шоромбойцы убивали ровно столько песцов, горностаев, соболей, лис, сколько нужно было, чтобы одеть семью, прокормить собак, и вдруг с запада приходят тысячи чужаков и требуют пушнину – мяхкую рухлядь. Были народы, с которыми сразу справиться русские не смогли, – это якуты и чукчи. Они оказали пришельцам упорное сопротивление. По крайней мере, походы полковника Павлуцкого закончились поражениями и гибелью самого полковника. И только привнесенная в северные просторы «огненная вода» подвела якутов и чукчей: организм северных народов алкоголь не усваивал…
