Меня зовут Полин, и сегодня мне исполнилось тридцать.
Я лежу на животе на кипенно-белой простыне в залитой солнцем комнате, задумчиво шевелю босой ногой и поедаю крупные клубничины из тарелки, которая стоит прямо перед моим носом.
Неплохое начало для Дня рождения, не находите?
В общем-то у меня их два. Два Дня рождения. Один – день, в который я родилась. Второй – тот, в который начала жить заново. И, поскольку история моего появления на свет ничем не отличается от сотен тысяч историй других младенцев, я, пожалуй, расскажу вам о моем втором празднике.
Глава I. История о болезни
Мне было двадцать с чем-то лет, даже, скорее, уже ближе к третьему десятку, чем ко второму. За плечами – обширный багаж: университет, работа с четырнадцати лет, пара лет жизни в другой стране, завершившийся крахом бизнес и одно весьма неудачное замужество. Когда оказываешься один на один с полным свободы миром, вдруг оказывается, что тебе не за что ухватиться, чтобы стоять ровно; и тогда ты цепляешься за первое, что попадет в поле твоего зрения. Да, какое-то время мои вехи – учеба, карьера, брак, – помогали мне держать равновесие, но в какой-то момент все они – бах! Рассыпались, словно домик из карточной колоды.
В то время я тратила на работу все силы, что у меня были. Я работала столько, чтобы больше ни на что не оставалось сил, кроме того, чтобы упасть в неразобранную постель по окончанию одного трудового дня и перед началом нового. Мне казалось, что жизнь моя закончилась в тот момент, когда я продала остатки своего бизнеса и получила от хамоватой регистраторши свидетельство о разводе. С тех пор я была кем угодно: роботом, автоматом, машиной для совершения каких-то действий, но никак не живым человеком, ибо сердце мое навсегда осталось там, где на строгой официальной бумаге еще не стояла моя дрожащая подпись.
Жертвы катастроф часто сравнивают свою историю с падением в бездну. Будто бы они летят куда-то вниз без возможности сменить вектор движения. Мне же казалось, что я просто зависла над пропастью, и бездна смотрит мне прямо в глаза, криво ухмыляясь своим впалым ртом и беззубо хохоча над моей беспомощностью.
И любые усилия, призванные вернуть меня к обычной жизни, в которой есть чувства, были опасными. Потому что мое движение вниз, в самые глубины пропасти, могло возобновиться в любой момент: достаточно было одного невесомого толчка, и я бы полетела туда, во тьму, беззвучно крича от ужаса. А я не хотела падать; и потому мне было больно и страшно даже просто смотреть вглубь себя. Я боялась, что там осталась только лишь одна сплошная пустота, имя которой – ничто.
Нет, радости у меня тоже были. Например, шоппинг. Я пристрастилась к нему в Питере, куда поехала, чтобы не проводить две недели, оставшиеся до получения документов о разводе, глядя в стенку замершим взглядом. Мне казалось, – это поможет как-то взбодриться, увлечься, и снова почувствовать вкус радостной и интересной жизни.
Все две недели я нарезала круги по Питеру, как шальная. Я выходила утром из дома, где жила у своей подруги, и шла, шла, шла. Просто шла. Бесцельно, не зная, куда приду, не анализируя свой маршрут. Я просто двигалась вперед, словно робот, в котором есть всего одна единственная программа: идти, что бы ни происходило хоть снаружи, хоть внутри. Конечно, время от времени я подавала себе импульсы – «надо поесть», «выпей кофе», «зайди в магазин». В последних я иногда просто ходила, бездумно рассматривая ценники, но время от времени мои руки сами хватали что-то с полки и несли на кассу, даже толком не давая мне рассмотреть добычу. Так в моей жизни появился кислотно-розовый в леопардовые пятна пояс в японском стиле, который можно было застегнуть на талии только в том случае, если бы я совсем перестала дышать; странного вида брюки защитного цвета, похожие на средневековые кюлоты и превращающие меня в коротконогого моллюска с неестественно большими коленями; жуткого вида черная куртка, одетому в которую человеку срочно хотелось дать хоть какое-нибудь подаяние.
Вернувшись из Питера, я получила бумажку о разводе и решила, что пора начинать новую жизнь. Так как бизнес я продала, то нужно было найти работу; с этим проблем не было, – мой бывший работодатель, карьеру у которого я променяла на трудные будни эмигранта в другой стране, был рад взять меня обратно. Так я стала руководить отделом, в котором на тот момент, правда, не было никого, кроме меня. Столь высокая должность тешила мое чувство собственной важности, которое стало единственным, что смогло проснуться во мне и как-то себя проявлять. И потихоньку я начинала работать больше, больше, больше… в выходные, в праздники, задерживаясь на работе до позднего вечера, и делая все, чтобы не оставить себе и малейшей возможности проводить время наедине с собой.
Меня тогда тяготило всякое общение с миром. С друзьями. С родственниками. С родителями, наконец. Все, чего мне хотелось, – это окунаться снова и снова в теплое, безболезненное молчание, в котором ничто не сможет растревожить мое изорванное в клочья сердце.
