Сжимая в пальцах карандаш,
Роняешь штрих на лист бумажный.
А ты за счастье что отдашь,
Ты, сильный, смелый, и отважный?
***
– Всё ещё д… Деликатно наблюдаешь за светлым образом творца сего? – смех.
– Ой, Димка, да иди ты! – он недовольно фыркнул.
– Подумаешь, кораблики, чо тут такого, прямо вау? Ну не знаю.
– Не знаешь – не лезь! – парень резковатым движением открыл чистый белый лист в программе «фотошоп» и принялся что-то набрасывать. – Это великое искусство – нарисовать корабль так, чтобы чувствовалась соль на губах, слышались волны прибоя…
– Да ладно тебе… Я вообще рисовать не умею. – Дима примирительно поднял ладони.
– То-то же. – программа вновь была закрыта, а с рабочего стола на них смотрела девушка с лицом богини, настолько настоящая и настолько нереально-прекрасная одновременно, что было даже жутковато.
***
Она была поздним ребенком, единственным, долгожданным. Родители вложили в нее всё самое лучшее, все, что зарабатывали долгие годы до ее рождения, обеспечив всем необходимым, балуя дочь и развивая ее творческие способности, раскрывая потенциал. Они дали ей всё, что могли, научили бережно относиться к деньгам, вещам и всему живому. Укрепили, свойственные ее характеру, твердость и упорство, самостоятельность и ответственность, трудолюбие уже с ранних лет, будто бы знали, что покинут ее слишком рано. Год назад ее родители умерли от Ковида, на тот момент ей только исполнилось 20 лет. Она осталась совершенно одна. Ее родители утратили свои корни, потому что были детдомовскими с малых лет и не знали своих родителей, а после того, как встали на ноги, никогда не пытались их найти. От них остался лишь родной дом в частном секторе на окраине города и машина, припаркованная в гараже, заросшая слоем пыли. Частенько она приходила в гараж и садилась в нее, где хоть ненадолго могла почувствовать их незримое присутствие, там всё ещё было так, словно отец и мать сейчас вернутся. Когда ей было особенно грустно и одиноко, она плакала там. В такие моменты она думала, что было бы проще простого завести машину, открыть окна и заснуть навсегда… Но это было бы слишком жестоко по отношению к умершим родителям. Со временем боль притупилась, но она стала закрытой и замкнутой, более, чем была прежде. Сердце ее было разбито, и больше никогда она не хотела испытывать эту боль от потери любимых людей.
И все же в жизни, в какой-то степени, ей повезло больше, чем многим. Ее любили, ею занимались, она была важна. Она была вполне обеспечена, родители оставили ей сбережения. Ей хватало средств на содержание себя и дома, она могла посвящать все время учебе и продолжать заниматься любимыми делами, тогда как многие ее одногруппники совмещали обучение и работали, чтобы сводить концы с концами. Только у них был кто-то, кто их ждал дома, им было с кем встречать Новый Год и праздновать другие праздники. Но другие не могли оценить своего счастья и, сравнивая себя с ней, завидовали всему, что она имела, то, что им казалось, досталось ей лишь благодаря родителям. С ней не особенно стремились сближаться и от того, что она отличалась от других: излишняя задумчивость, отстраненность и внешняя холодность. И, конечно, высокие баллы по учебе. Она ловко избегала появления на студенческих вечеринках и праздниках, и была почти невидимкой, тихонько появлялась и также же беззвучно исчезала, если все же приходила на них. Близких друзей у нее не было, разве что по интересам. Любая дружба разбивалась об ее твердый характер, принципиальность и нетерпимость к слабостям других, которые она не позволяла себе. Она была строга к себе и также строга к другим. Требовала от других так же, как и от себя. Родители воспитывали ее в любви, но приучили к дисциплине. Они были врачами, и поэтому сама она по темпераменту была терпеливой и упорной, но в душе очень ранимой и чувствительной. Ее внешность вторила ее натуре, она имела образ очень хрупкой девушки, утонченной, с плавной легкой походкой, ровной осанкой, тонкими запястьями и изящными пальчиками. Это было следствием ее занятий в студии балета и танца с малых лет. И хоть это не выросло в профессию, она до сих пор посещала эту студию несколько раз в неделю, где у нее чудесным образом за долгие годы сохранилась одна единственная подруга Ника, которую хоть и не назвать лучшей, но с которой она позволяла себе быть немного больше собой, чем с другими.
И пусть со сверстниками у нее тяжело получалось строить дружеские отношения, зато преподаватели ее любили за ее целеустремленность и упорство. Она училась в институте на факультете дизайна и искусства, где выбрала себе профессию дизайнера интерьера. Она любила рисовать и создавать уют вокруг себя, ей нравилась тишина и простая обыкновенная жизнь в доме, где, по правде говоря, она ощущала себя совершенно одиноко. В гостях у нее бывала только Ника. Подруга имела отличный от девушки характер и ввиду того, что она была не из обидчивых людей, сама могла задеть кого угодно своей прямолинейностью и бестактностью, чем очень раздражала деликатную немногословную Мю. Но зато Ника была очень эксцентричной, она была артистичной, обаятельной, раскрепощенной личностью, чем импонировала замкнутой и скрытной Мю, которая втайне восхищалась такими особенностями характера подруги. Сама она создавала впечатление молчаливой холодной статуи, в которой остались живыми только глаза. Её задумчивый глубокий взгляд, затягивающий в себя, как водоворот бушующего грозового моря, излучал живой трепещущий блеск в переливе холодных серо-голубых глаз. Тонкие черты лица девушки были естественны и милы, как у прекрасной Алёнушки из старой сказки. За это в студии по балету она имела соответствующее амплуа, исполняя роль нежных и хрупких героинь, к тому же ее легкий вес и невысокий рост тоже этому способствовали.
