0
Той ночью ей снова приснился город О., пустой и мертвый под маленьким бледным солнцем. Колючий от соли ветер царапал перекресток рядом с седьмой школой, и нарисованные на торце соседней пятиэтажки гигантские нефтяник и нефтяница, когда-то казавшиеся такими красивыми, истерлись, превратившись в тусклые пятна. Время их съело. Так говорил Голодный Мальчик: «Время съело» – и ухмылялся дыркой на месте позднего молочного зуба.
Она перешла безлюдную улицу, стараясь не наступать на трещины в заметенном песком асфальте, и через пыльные заросли пижмы и полыни начала пробираться к развалинам взрослой больницы. Сухие прошлогодние стебли чиркали по голым рукам. Царапины тут же вспухали красными валиками и страшно зудели; она бессознательно драла их ногтями, слишком сосредоточенная на скрытых травой колдобинах под ногами, чтобы заметить, чем заняты ее руки.
Крыша больницы давно рухнула; из обломков стен торчала ржавая арматура. Она перебралась через бетонные плиты, наваленные у входа, как кости великанского домино, побелевшего от морских ветров, и оказалась внутри. Под ногами заскрипел песок. Из разбитого окошка регистратуры пробивался чахлый куст ольхи; его скрюченные, полуголые ветви тянулись через коридор, как пальцы скелета. Она протиснулась мимо, прикрывая растопыренной ладонью лицо и вжимаясь в ненадежную стену. Ей нужно было дальше, в глубину здания. Обдирая ладони о шершавые обломки, она перелезла через внутреннюю перегородку и наконец оказалась в центре развалин.
От перекрытий остались только горы строительного мусора, и вся срединная часть больницы превратилась в одну гигантскую палату. Здесь всё заросло бурьяном; запах раздавленной ботинками пижмы почти не отличался от застарелого запаха лекарств, въевшегося в штукатурку. Ряд кроватей тянулся так далеко, что последние койки терялись в дымке. Люди на них, опутанные мутными трубками, едва угадывались под серыми одеялами. Все эти годы они так и лежали здесь, среди развалин главной больницы города О., абсолютно неподвижные, лишенные воли и чувств, но все-таки живые. Все еще живые.
Она увидела Фильку – он застыл на третьей или четвертой от нее койке. Ему по-прежнему было десять, и его брюхо вздымалось, как дряблый дирижабль. Она хотела окликнуть его, но голос ничего не значил в этом пронизанном холодным светом пространстве. Она шагнула вперед; под ногами захрустел битый кирпич. Лежавший на ближайшей койке взрослый открыл глаза. Мутные белки с тихим шелестом провернулись в глазницах, и она замерла в тщетной надежде, что этот человек не заметит ее.
Затянутые плесенью зрачки уставились прямо на нее. Она хотела позвать на помощь Голодного Мальчика, но ветер забил в горло холодный сухой кляп. Голодный Мальчик не придет. Теперь она вспомнила: она победила его, как победила этого человека с сосредоточенным взглядом убийцы. Сделала так, чтобы время их съело.
Лицо мужчины исказилось. Обрывая трубки капельниц, он поджал колени, загородился ладонями и закричал.
1
Яна Нигдеева шумно влетела на кафедру: короткие рыжие волосы – дыбом, бледное мальчишеское лицо пошло бурыми пятнами, воротник рубашки съехал набок. Хотела что-то сказать – и замерла посреди кабинета с воздетой к потолку ведомостью. Ярость в карих глазах сменилась оторопью.
И без того мрачноватое помещение теперь выглядело почти жутко. Между висящими на стене отвратительно-манерными театральными масками, притащенными из Индонезии завкафедрой Клочковым, кто-то прилепил несколько детских рисунков. Твари, изображенные на них, отдаленно походили на гномов, – но порожденных не фантазией сказочника, а ночными кошмарами. Сделанные разной рукой и с разной степенью мастерства, все они выглядели гипнотически убедительно.
Боевой запал Яны иссяк, рассеянный парализующими эманациями этих существ. Она с трудом отвернулась, скользнула взглядом по подоконнику, где поверх курсовых рыхлой грудой валялась тусклая тряпка – то ли старая сеть, то ли часть одежды, срезанная с мумифицированного трупа, – и хлопнула ведомость на кучу бумаг. Рухнула на стул, вытянув ноги на середину кабинета.
– Надо кофе, – пробормотала она, обращаясь к своим ботинкам. – Или пулемет. Кофе и пулемет. И розги.
Завкафедрой, нелепо-огромный для такого маленького кабинета, переминался рядом со своим столом, как боксер на ринге, поглаживая покрасневший шрам на лбу. В противоположном углу раздраженно листала курсовые Ирина. Обычно безупречная до незаметности, сейчас она выглядела чуть встрепанной.
– Так плохо? – краем рта улыбнулась она.
– Чистых кружек не осталось, – рассеянно отмахнулся Клочков. – Лучше скажите… Вы наверняка специалист в таких делах! Так скажите мне, Яна Александровна, как вызвать гномика?
– Намазать зубной пастой дверную ручку в туалете, – машинально ответила она.
– Видите! – торжествующе повернулся Клочков к Ирине. – Куда лезете со своими нитками? Выключить свет, намазать…
