Сегодня я совершил нечто ужасное. Я видел, как Гриша после уроков встретился с незнакомой мне девушкой, и проследил за ними. Она ждала его на ступеньках школьного крыльца, маленькая, сутулая, в блеклом плащике, с чересчур острым личиком и хвостиком жидких светлых волос. Я подождал, пока они скроются за воротами – темное и светлое – и, повинуясь какому-то новому, солено-жгучему чувству, побежал за ними…
Иван стер из последнего предложения «за ними» и захлопнул ноутбук. Тетя Паша уже дважды звала обедать. Суп с клецками, в котором темнели уже изрядно размокшие листья петрушки, и постные лепешки.
– Вы не могли бы дать мне немного петрушки? – вспомнилось отчего-то и откуда-то.
– Может, разогреть суп-то? – спросила тетя Паша.
Иван мотнул головой, мол, не нужно, все хорошо. Тетя все ещё носила траурную кружевную косынку, туго охватывавшую широкий лоб и завязанную сзади узлом. Из-за этой косынки, казалось мальчику, все вокруг мрачнело. Будто бы она не только была прилеплена к теткиному лбу, а плотно зашторивала окна и двери, не пропуская ни солнечный свет, ни свежий воздух. Он молча хлебал пресный остывший суп, стараясь не глядеть на грузную пожилую женщину в цветастом халате, и все пытался вспомнить исток бессмысленной фразы про петрушку.
Паша мыла посуду, склонясь над белой эмалированной, с темными кругами сколов раковиной и поглядывая на племянника: как ест-то аккуратно… пожалуй, даже слишком, будто не родной… Худой и бледный, на улицу не выгонишь: в компьютере сидит или в телефоне. Говорит, читает… Чудной. А вот старшенький Витя у сестры деловой и бойкий… пожалуй, даже слишком… но зато хлеб с маслом всегда достанет. Тут Паша спохватилась:
– Надо в магазин сходить, Ванюша, хлеб весь вышел… Да сиди, сиди, доешь сперва… Чудной какой, – сказала она и улыбнулась.
– Теть Паш, тебе мама не звонила? – спросил Иван, снова принявшись за суп. – У меня тут связь ловит плохо.
– Так у всех плохо. Вышку-то уже несколько лет обещают построить.
– А почему не строят?
– В правлении говорят, голосуем неправильно, вот и не строят.
– Так, может, нужно правильно проголосовать?
– А ты знаешь, что ли, как – правильно?
Иван не знал. Он доел суп, взял из полных рук тети Паши влажную пятидесятирублевую бумажку, которую она достала из своего кармана, и пошел в магазин. Когда надевал в прихожей кеды (узковатые, надо помогать ложечкой), ненароком поглядывал на закрытую дверь дедовой комнаты, которую было видно в проеме двери в гостиную.
На похороны они с матерью и братом не успели: у Вити были неотложные дела по работе. Приехали под вечер, к поминкам. Душный самолет, долгое тесное такси (коренастый Витя решил вздремнуть на остром Ванином плече, умягчив его своим сложенным свитером). Лет до восьми Иван проводил у деда с теткой летние каникулы, а потом у матери с ближайшими родственниками что-то разладилось – больше сюда не приезжали. Открытые настежь ворота дома казались мальчику лишь смутно знакомыми, совсем чужими.
– Паша, горе какое! – Его мать, невысокая, плотная, густо накрашенная женщина под пятьдесят, кинулась к сестре и они обнялись, рыдая.
– Горе, Соня…
– Ведь не такой старый еще…
Иван вспомнил, как мать говорила, что деду было девяносто два, и озадаченно посмотрел на Витю. Тот шикнул, мол, не взболтни лишнего, и зачем-то отвесил легкий шутливый подзатыльник.
Стол был накрыт прямо во дворе. На стоящих вдоль его длинных сторон лавках друг против друга сидели двое: сухонькая старушка в черном платке и седой лохматый старик с тростью – должно быть, соседи. Старушка боязливо озиралась и куталась, несмотря на июньскую жару, в шерстяную кофту, а дед смотрел в одну точку и чему-то беззубо улыбался.
– Ну что, дорогие мои старики, помянем? – громко сказал Витя и сел на свободное место рядом с боязливой. Та осторожно отодвинулась.
Из еды на столе была кутья в изящной хрустальной салатнице, горкой сложенные пирожки, треугольники сыра и кружочки копченой колбасы, потеющие на блюдце. Массивно нависающая над столом Паша раскладывала жирно блестевшие котлеты. На тарелках мягко возвышалось комковатое картофельное пюре.
– А можно я в доме посижу? – спросил Иван, обращаясь то ли к матери, то ли к брату. – Я не голодный.
– Начинается, – сказала мать и вопросительно посмотрела на старшего сына.
– Да пусть идет, чего ему с нами делать, – добродушно сказал Витя (он уже успел выпить рюмку водки), – завтра на рыбалку его свожу. Тут недалеко озеро обалденное… природа, красота… Только надо рано встать, не позднее шести… А, Ванек? Пойдем рыбачить?
– Пойдем, – согласился Иван. Он еще никогда не был на рыбалке.
– Еще надо обязательно сходить к деду на кладбище, – сказала мать наставительно, но Иван уже ушел в дом, и она покачала головой ему вослед. – Такой вот наш Ваня, сестра. – И многозначительно вздохнула.
– Да брось, мать, они сейчас все такие… инфантильные.
– А вы – другие, что ль? – сказала вдруг осмелевшая старушка и неодобрительно цокнула. – Я в твоем возрасте уже с двумя детьми была, а дед твой вообще – на фронте…
