Сюжет этого повествования, как мне кажется, точно попадает в тему русской народной песни «В тёмном лесе». Правда обнаружил я это случайно, когда работа над книгой перевалила за середину и основная сюжетная линия была, пусть и пунктирно, уже прочерчена определённо. Что меня (это непреднамеренное попадание в тему), конечно, не могло не порадовать. Так как таким образом подтверждалось, что тема не мной придумана, а насущна и злободневна на Руси, надо полагать, уже не первое столетие. То есть, сложилась объективно исторически и имеет не сиюминутное значение, а укоренённо присутствует в нашей реальности. И попала в лёгкий жанр моей работы не прихотью автора, а благодаря своей вопиющей и по сей день не решаемой актуальности. И теперь сам Случай, надо полагать, от безысходности, жмёт уже на все кнопки подряд, не разбираясь с назначением каждой конкретной! А я, в свою очередь, в меру понимания обозначенной темы, раз уж она, как мне кажется, меня, не спросясь, использует, решил и сам опереться в своей книге на неё. Скромно, хотя бы эпиграфом.
Однако понимаю, что эти первые, не считая повторений, четыре строчки текста песни сути дела не проясняют и прочесть следует непременно полный вариант. Именно полный вариант текста песни, а не часто исполняемый сокращённый.
А чтобы ещё ближе подвести читателя к теме повествования, предлагаю и второй эпиграф – зачин стихотворения нашего олонецкого поэта Николая Алексеевича Клюева. И тут уж этих четырёх строчек для обозначения темы, полагаю, достаточно вполне. Итак:
«В тёмном лесе,
В тёмном лесе,
В тёмном лесе,
В тёмном лесе,
За лесью,
За лесью,
Распашу ль я,
Распашу ль я,
Распашу ль я,
Распашу ль я
Пашенку,
Пашенку…».
Сл. нар. песни.
«Олений гусак сладкозвучнее Глинки,
Стерляжьи молоки Вердена нежней,
А бабкина пряжа, печные тропинки
Лучистее славы и неба святей…»
Н.А.Клюев
Хотя и здесь оговорюсь. Мне всё кажется, что последняя строка этого четверостишия в авторском, первоначальном, неподцензурном варианте звучала так:
«Лучистее славы и Спаса святей…»
Так она более определённо отражала бы авторскую мысль.
…Его, ну и – мою, конечно.
Ну и ещё, что касается самого текста, – некоторые просторечные выражения, смыслы и звучания, за исключением прямой речи, выделяю курсивом.
Где это было? Когда это было?
А только – было!
Где-то на Востоке. Дальнем ли, ближнем? Не скажу… А может и на Западе… Давно-предавно было. Или… недавно?..
Торжище гудело, как пчелиный рой. Ну, базар – он и есть базар. Зазывает, торгуется, бранится, веселится – гудит, одним словом!
Это сейчас он не веселится, а угрюмо, озабоченно покупает-продаёт. В основном – продаёт, конечно. А тогда-то, помимо всего прочего, – скоморохи, бродячие артисты, представления, музыканты, гадалки, босяки, бродяги, бородачи, чудаки, юродивые, аферисты, попрошайки, воры… Жизнь на торжке кипела!
Говорить приходилось громко – иначе не разобрать. Получался замкнутый, всё разрастающийся круг. Каждый старался перекричать этот гул немолчный, отчего гул становился ещё громче. И всё громче надо было кричать, чтобы всё-таки перекричать общий гомон. И чтоб тебя наконец-то услышали.
Ганза уже битых полчаса ходил, увещевая, за Игром – совсем молодым ещё, чудаковатым богомазом.
– Ну, ты, парень, прямо скажи, умеешь – или нет?
Тот нервно, как-то дёрганно, отвечал вроде как утвердительно и, в то же время, не внося определённой ясности для воеводы.
– Ну, да. Умею. В некотором смысле…
– Опять двадцать пять! Это очень хорошо, что ты простой такой и наивный. И честный. Говоришь, как есть. Но, трудно с тобой… Но вот говорят же про тебя, что ты это можешь.
– Кто ж такое сказал?
– Молва… идёт. Да ты и сам говорил мне как-то, помнишь?
– Я говорил вам (богомаз понимал разницу между собой и воеводою), что бывает трудно на землю вернуться. Приземлиться, в некотором смысле. То есть, возвратиться. Оттуда…
– Ну, опять всё запутал. Простой же парень. Но пу-у-утани-и-ик! На землю возвращаются либо из преисподней, либо с небес. По обличию видать, что не из преисподней… – и добавил уже о деле: – Да там-то возвращаться может и не придётся. Да и отрываться от земли, а тем паче, возноситься, может и не понадобится. Ты только попробуй, что получится… Потешь князя да гостей честных. Улетишь – хорошо! Не улетишь – никто не взыщет. Пальцем тебя никому не дам тронуть, слова худого про тебя сказать никому не дам! И накормлен будешь, и напоен. Ещё и приплачу в придачу. Только уважь, потешь. Сам знаешь, у князя праздник сегодня большой. Пир горой! Уходит наш князюшка на покой. Владение передаёт старшему своему. Я у князя в большом долгу. Всей жизнью своей, всем своим состоянием ему обязан. А там, не ровён час, и молодому ещё послужить придётся. Сам знаешь, у меня – вся жизнь бои, сражения. И я, воевода, за тобой, простолюдином, битый час хожу, уговариваю. Ты пойми хоть это.
– Это-то я понимаю…
– У меня, пойми, вся жизнь! а тебе делов-то – на полчаса! Не могу я не позабавить старого, не повеселить молодую чету новую.
