Яд ли? Ведь много столетий читатели мемуарной литературы думали: «О, сладость воспоминаний». Вероятно, все зависит от того, как читать. Действительно, трудно найти литературный жанр, пользующийся таким читательским вниманием и доставляющий такое удовольствие. Разве только исторические романы, сочиненные настоящими писателями, могут составить конкуренцию всевозможным запискам, воспоминаниям и разнообразным «письмам издалёка».
Профессиональные историки иногда не без иронии относятся ко всякого рода воспоминателям, но с годами все чаще и чаще обращаются к их сочинениям, которые зачастую служат единственным историческим источником сведений о том или ином событии давно прошедших эпох. Если ж собрать отрывки из воспоминаний, то может получиться более или менее целостная картина жизни не только отдельной личности, села или города, но и целого государства в определенную эпоху. Картина может получиться не только целостной и объективной, но и весьма тенденциозной, дабы на фактах доказать взгляды той или другой исторической школы. Настоящее издание исключением не стало.
Книга «Русский быт в воспоминаниях современников. XVIII век» (в дальнейшем просто «Русский быт XVIII века») появилась на свет ровно сто лет тому назад и с той поры пользуется неизменным интересом читателя, хотя найти ее в какой-то домашней библиотеке – дело сложное. В московских Исторической и бывшей Ленинской библиотеках книга давно зачитана, что называется, до дыр. Первыми же, еще дореволюционными читателями книги стали гимназисты и реалисты – учащиеся гимназий и реальных училищ, а также студенты-историки и юристы, к которым в первую очередь она была обращена. Историческая литература в России со времен Н.М. Карамзина также была любимым домашним чтением, предназначенным не только для относительно небольшого круга любителей истории, к которым относил себя даже предпоследний русский император Александр III. Таким образом, эта книга оказалась востребована самым широким кругом читателей, как только сошла с типографского станка.
Ее давно бы следовало переиздать, но имелось одно малоприятное обстоятельство – фамилия на титульном листе. Она принадлежала историку, чье имя в СССР находилось под строжайшим запретом. Разрешалось только «критическое осмысление» его воззрений, под которым подразумевалась исключительно оголтелая ругань, можно было не утруждать себя аргументами – вполне достаточно цитаты из Ленина. На самом деле составителем книги являлась только супруга историка, но этот факт спасал книгу лишь от спецхрана. Ведь не всякий рядовой читатель мог догадаться о таком зловредном с идеологической точки зрения родстве.
Первая часть книги «Русский быт в воспоминаниях современников. XVIII век» вышла в московском кооперативном издательстве «Задруга» в 1911 году. Ее составили Прасковья Евгеньевна Мельгунова, Константин Васильевич Сивков и Н.П. Сидоров. В «Задруге» умели создавать книги, которые не только содержанием, но и внешним видом доставляли удовольствие. Отличная бумага, широкие поля, свободный набор буквально ласкали взгляд читателя давно минувших времен. Десять лет спустя вышла в свет вторая часть книги. Желтая, едва не оберточная бумага, тесный набор, выполненный уже по новой, пролетарской орфографии, и явно урезанное содержание. Однако и такое издание появилось на свет не без труда. Новые власти боялись «Задруги» и ее сотрудников никак не меньше, чем царские.
Что же было страшного в XVIII столетии? Его историки. Так, императрица Екатерина Великая искренне опасалась зловредного язычка князя-рюриковича Михаила Михайловича Щербатова. Князь осуждал царицу и ее предшественников на троне за… излишний либерализм и мяготелость, хотя заниматься ему следовало бы в первую очередь своей семьей. Весь XIX век его сиятельные потомки упражнялись в разнообразных революционных преобразованиях России – от декабристов до… В начале века XX потомство выдающегося историка значилось уже среди членов ЦК партии кадетов. Объективно они немало помогли расшатыванию государственных основ старой России, что и привело страну к октябрю 1917 года. В 1937-м, а кое-кто из них непосредственно в 1917-м, сполна ощутили благодарность «трудового народа».
Удивительно велико оказалось число дворянских революционеров в истории России. Несколько меньше имелось историков страны, придерживавшихся продворянской ориентации – и правой, и левой. Не последнее место в их среде занимали дворяне Мельгуновы. Сергей Петрович Мельгунов, любимый супруг составительницы книги Прасковьи Евгеньевны, происходил из столбового, но мелкопоместного дворянства. Мельгуновы долго не могли приблизиться к царскому трону, а раз, при императрице Екатерине Великой, приблизившись, не смогли удержаться на сановной лестнице – слишком сильна оказалась тяга ко всему истинно дворянскому – картам, пьянству и порке крепостных. С годами крепостные все меньше и меньше приносили хозяевам денежек, а пить да гулять от поколения к поколению хотелось все больше и больше. А раз так – нужны изменения, но не в собственном, дворянском образе жизни, а в государстве вообще. Мельгуновы и их родня по мужской и женской линиям познали все революционные дороги – от высоких степеней масонства и до декабристских организаций. Дед Сергея Петровича по матери Ф.А. Грушецкий приходился двоюродным братом двум декабристам из рода Муравьевых-Апостолов – повешенному и расстрелянному на поле боя. Его тоже привлекли к следствию в связи с «декабрьской историей», но следствием все и кончилось.
