Через неделю после ночи высадки
– Как вы, Владимир Алексеевич? – я заглянул в палату к Корнилову, едва только адмирал пошел на поправку.
– Такое чувство, что меня несколько раз проткнули, – признался больной.
– А вас и проткнули, только не шпагой, а осколками, – заметил я. – Мы все считаем вас героем, но… Я собрал офицеров флота, и мы единогласно решили, что с этого момента капитаны и адмиралы лишаются права стоять во время боя на открытой палубе. А то погибли бы вы, тьфу-тьфу, в самом начале сражения, и, думаете, никто бы не растерялся? Да в ближайшие минуты после такого даже с самыми лучшими командирами на любом флоте царил бы хаос!
– И какое решение вы видите? Спрятаться в каюте и воевать по картам? Увы, Григорий Дмитриевич, так это не работает. Не видишь поле боя, принимаешь решения с задержкой, и все… Вражеский храбрец на мостике отправит вас на дно.
– Ну, не обязательно сразу прибегать к крайностям. Мое предложение – защищенная рубка. У того же «Парижа» или любого его бронированного собрата центр тяжести сидит довольно низко. Так что можно построить на палубе что-то высокое, с броней и обзором. И без всякого риска вы будете видеть поле боя даже лучше, чем любой ваш обычный враг!
– Эм… – Корнилов на мгновение задумался, а потом только рукой махнул. – Вот умеете вы, Григорий Дмитриевич, удивить. И хочется спорить по привычке, но понимаешь, что есть в вашей задумке смысл. А главное, вы же свои слова всегда быстро в жизнь превращаете. Так ведь?
– Так, – кивнул я. – «Париж» настолько обгорел, что от него один скелет остался. Так вот мы этот скелет металлом усиливаем и наращиваем – благо сталь из Константинополя готовы везти в любом количестве.
– Вы что же, туркам своим печи новые поставили?
– Нет, конечно, – я покачал головой. – Но новый металл нам нужен не в таком большом количестве, эту малость и тут можно переплавить. А вот для брони обычная мягкая сталь даже и получше будет, мы ее в несколько слоев стелим, и хорошо получается.
– «В несколько» – это сколько? – Корнилов как будто что-то заподозрил.
– Лист – 5 сантиметров, такие ставим по верху бортов в два слоя, а внизу, чтобы и защититься получше, и остойчивость судна заложить уже…
– Сколько?
– До четырех, если брать ниже ватерлинии, – признался я. – Хотели больше, вот только наши паровые машины и такой корабль тянут с трудом, 7 узлов по ветру, не больше. Но мои инженеры уже думают над чем-то помощнее, а для обороны проливов и этого должно хватить. Теперь пусть хоть месяц стреляют без остановки – хрен пробьют!
– Даже четыре листа по пять сантиметров – все равно мощь[1]! Это же сталь! Невероятно, конечно, с какой скоростью наука несется вперед, – Корнилов поморщился, его раны еще давали о себе знать. И я тут же вспомнил, что собравший адмирала заново Пирогов просил не задерживаться больше десяти минут.
– Я, наверно, пойду.
– Стойте! – остановил меня Корнилов. И как остановил! Резко, сильно, будто снова оказался на мостике своего флагмана.
– Что?
– Вы так и не рассказали главное! Что союзники? Что турки? Как вы держитесь уже неделю? И… – тут он замялся. – Есть ли новости с большой земли?
– Как держимся? – в памяти прокрутились все последние события. – В ту же ночь в море вышли пароходы Бутакова, расставляя новые мины. С «Чибисов» и «Адмирала Лазарева» тоже ставили, уже на дальних подступах. Думали задержать врага хотя бы немного, но… Он больше и не пошел по морю, переключив все усилия на поддержку высаженных ранее частей. Свозят им пушки, ядра, новые полки прибывают из самых разных уголков мира каждый день.
– Значит, сдержали их на море.
– Вы сдержали! Честно, я не верил, что это возможно, но…
– Моряки молодцы. Сколько пожаров потушили, как стреляли – без этой самоотверженности ничего бы не вышло.
– И каждый из них получит знак воинской доблести, и больше никогда ни они сами, ни их семьи не будут считаться обычными мужиками. Великий князь пообещал от имени Романовых.
– Если так, то получат, – кивнул Корнилов. – Даже если Михаила потом и прибьют дома, такое слово нужно держать. А что на суше?
– Турки пока заняты своими делами, так что с той стороны оставили только казачьи разъезды, всех собрали на западе и… Держимся, – тут я поморщился. – В первый день было много потерь. И у врага, и у нас. Каждый пытался переть вперед. Горчаков, Липранди и Хрущев надеялись сбросить союзников в море, а те – расширить плацдарм. Но ни у кого не вышло. Вы не видели, но там сейчас все побережье – это сплошные линии укреплений. Возьмешь одну, сразу утыкаешься в следующую. Даже если заливать их огнем из пушек, то рано или поздно выходишь из зоны прикрытия своей артиллерии, и уже враг начинает выкашивать штурмовые группы.
Я не мог рассказать Корнилову, но именно так я и представлял сражения Первой Мировой: бесконечные окопы, позиционная оборона, когда даже удачные атаки чаще всего заканчиваются лишь большими потерями. И какое тут могло быть решение? Создавать механизированные группы прорыва, как у Брусилова или уже во Второй Мировой? Так подобную задачу с нашим техническим уровнем пока не потянуть. Мы, конечно, стараемся расширить отряды броневиков Руднева, но дело это не быстрое… И тут я вспомнил еще одно решение, подревнее.
