Альфред Портер
Руслана
Повесть
Издательство «Skyporter»
London – 2012
© Альфред Портер 2007
© Оформление: Автор, с участием Леи Портер 2011
Я поставил свой старый фургон, переделанный несколько лет назад под передвижное походное жильё, в обычном месте – там, где ставил всегда, возвращаясь из Памучака в Кушадаси. За углом в узкой улочке, что уходит вверх полого по склону от набережной. Отсюда рукой подать до агентства «Тоя-Туризм», бизнеса моего давнишнего приятеля Феридуна.
Вот уж дней десять, как я приехал опять в эти южные, жаркие края, пропахшие запахами кебабов и моря. В страну пронзительно тычущих в небо, грозя и пугаясь своей дерзости, минаретов. В страну смуглых, учтивых и непонятных в своём восточном гостеприимстве людей, у которых всё смешалось – вежливость и обман, гордость и заискивание, лукавство и туповатость, ислам и жадная тяга к материальным посулам и свободным нравам Европы.
Мне было одиноко. По приезде, после дальней дороги с нередкими, не всегда приятными приключениями, остановился я, для начала, в маленькой частной гостинице, как раз вот на углу этой самой улочки и набережной. Был конец апреля, сезон ещё не начался, и в трёхэтажном доме гостиницы было пусто. Хозяйка, чуть надменная в силу своего богатого положения турчанка, явно пожившая немало лет в Германии и сделавшая там, как и большинство других новоденежных турок, своё нынешнее состояние, была весьма рада, заполучив от Феридуна меня к себе в постояльцы. Какие-никакие, а всё ж деньги.
За комнату с душем и завтраком с меня причиталось по десять марок в день. Германская марка уже давно была основной турецкой валютой в тех местах, где стремительно набирал размах туризм.
С утра, позавтракав в столовой на крыше, где кроме меня да улыбчивого, кареглазого Мустафы-буфетчика, почти никого в эти дни и не бывало, я отправлялся по набережной в центральную часть городка. За те десять лет, что прошли с наших здешних приключений с моим старым партнёром по крылышкам Феликсом – мы с ним, случайно заброшенные тогда судьбой в эти края, оказались нечаянно в пионерах турецкой сверхлёгкой авиации – городок Кушадаси сильно разросся и стал уже больше городом. Жилые кварталы и гостиницы повырастали, как грибы после дождя. Выросли заметно и цены в заведениях для туристов – но, впрочем, и в прежние времена с Феликсом, и теперь не жаловал я ресторанов для туристов. На узкой торговой улице, неподалёку от почты и Керван-серая, знавал я скромное заведение в одно окно, с парой столиков снаружи на тротуаре. Там усатый толстый Мехмет, с двумя подручными мальчишками, готовил в больших чанах настоящую, повседневную турецкую еду – для турок и по турецким, таким же как в прежние бестуризменные времена, скромным ценам. Там можно было поесть «фасулие» – полную миску слегка разварившихся бобов, и жаркое, напоминавшее мне то, что когда-то, во времена моего детства, привычно готовила бабушка. Вот только супы по-турецки были странно пустые и редкие, не то что наши домашние борщи. В остальном же непривычно скромные по размерам здешние блюда явно были в родстве с едой причерноморских краёв Украины, едой моего детства. Не оттого ли и чувствовал я себя здесь, в этой цветистой, полной пряных запахов, чужеязычной стране странно почти как дома?
Поболтавшись бесцельно по набережной, пройдясь мимо трогательно-забавного в своей нелепости памятника вождю – Отец Народа был тут изваян в компании юноши и девушки в спортивных одеждах, которых вёл за руки, надо думать, по Правильному Пути (хорошо хоть самого изобразили в пиджаке, а не в маечке и трусах!) – я сворачивал вверх по широкому бульвару, вдоль древней стены Керван-серая, и шёл мимо почты, мимо целого ряда лавок, торгующих коврами и золотыми безделицами, к старым аркам, которыми кончался бульвар. Многие из приказчиков уже знали меня в лицо, и не приставали. Только почтительно здоровались. Я был странный человек: из Европы, а вроде не турист.
Что носило меня по этим улицам, сам не знаю. Скорее всего, острое ощущение одиночества, неудовлетворённая тяга к общению, тёмным облаком вечно лежавшая на душе. С англичанами давно уже ничего, кроме обязательных лицедейных улыбок и вопросов, неправда ли хороша сегодня погода, меня не соприкасало. В жарком и бестолковом Израиле делать было особо нечего. А здесь, где можно было летать, пусть нелегально и без спросу, но сколько душе угодно – вокруг были загадочные усатые, вежливо и непроницаемо улыбчатые турки, с их непонятной мне речью. Да ещё туристы обоих полов из северных стран Европы, а с ними тоже каши особо не сваришь.
Поболтавшись вот так часок-другой по городу, садился я в свой старый, повидавший виды фургон и ехал в Памучак. К плоской, как стол, равнине, что выходит своим широким раструбом к морю, к нашему с Феликсом старому кемпингу, где стояли мы во времечко оно с моим лендровером, дешёвым караванчиком, зелёным самодельным трейлером и двумя трудовыми дельталётами, занимая место размером с площадку для баскетбола под самыми густыми деревьями кемпинга, в благословенной тени. Другим концом эта мрачная, в солончаковых проплешинах, заросшая колючим чертополохом долина, над которой в синем прозрачном воздухе будто витают неясные тени тысячелетий, упирается в городок Сельчук, обтекая по пути знаменитые развалины Эфеса.
