Сколько Ирка себя помнила, мама то и дело брала их с сестрой на работу. По крайней мере, унылые залы музея Ирка видела куда чаще, чем стены родного дома. Сперва, когда Веточка была совсем маленькой, приходилось затаскивать по разбитым ступеням тяжёлую коляску, где крошечным пищащим комком вертелась новообретённая сестра. Мама ставила коляску возле своего стола, постоянно заваленного всяким разным, усаживала рядом Ирку на табуретку и каждые пару минут по-совиному крутила головой, то поглядывая на детей, то на свои косточки.
Косточки мама очень любила. Иногда Ирке даже казалось, что гораздо больше, чем их с сестрой. Сама она называла себя как-то длинно и заковыристо, у Ирки в голове удержалось только два слова – хранитель коллекции. Мамина работа заключалась в том, что она приводила дочерей в старый пропахший пылью музей динозавров рано утром, усаживалась за загромождённый стол и там перекладывала, чистила и измеряла целую груду различных косточек. Иногда мама показывала что-нибудь эдакое Ирке и с придыханием говорила:
– Это лапка маврикийского дронта! Только погляди на проксимальный конец предплюсны!
И Ирка, вяло подперев голову кулачком, без восторга осматривала когтистую трёхпалую лапу какого-то там дронта, которому скоро предстояло очутиться на витрине под светом ламп, где теснилась экспозиция о многообразии жизни на Земле. Как раз между панцирем явно погибшей от старости черепахи и оскаленным черепом медведя с выбитыми клыками, в окружении бесконечного множества стендов с вымершими окаменевшими динозаврами.
Когда Веточка стала взрослее и заботу о ней возложили на Иркины плечи, девочки всё так же часто продолжали гостить в старом музее. Порой мама брала их в свой кабинет, но чаще оставляла в комнате отдыха, где редко бывали сотрудники. Заняться там было совершенно нечем, так что сёстры бесились, прыгая по кряхтящему дивану, либо предавались скуке.
А не так давно музей закрылся для посетителей на ремонт, и мама стала уходить на работу одна, возвращаясь непременно с припорошёнными белой пылью волосами. Весь этот месяц с Веточкой и Иркой дома сидел папа, как раз только вернувшийся из леса. Папа вечно был в разъездах, мама говорила, что он ходит там, где никто не живёт, дружит с медведями и волками, выясняет, что лежит под землёй. Ирке безумно нравилась сама мысль, что её большой и такой сильный папа дружил с медведями! Ей это казалось чем-то за гранью фантастики. И потому целый месяц, проведённый дома с папой, рассказывавшим страшилки о тёмной лесной чаще, о болотных огоньках и зеленоглазом лешем, стал для Ирки настоящим счастьем. Юная Веточка, конечно же, ничего совсем не понимала, но тоже слушала, открыв рот. А потом папа вновь забрался в стальное брюхо поезда, и тот умчал его куда-то вдаль, оставив Ирку с Веточкой скучать в мамином царстве костей и динозавров до самого конца лета.
Никакого ремонта в музее Ирка не заметила: древние двери всё так же скрипели, по углам кабинетов грудами валялись деревянные ящики и мятые коробки, только разве что стены и потолки едко пахли побелкой, да сотрудников почти нигде не было видно – все разбежались от запаха краски по дачам и раскопкам. Мама отвела девочек в просторный лишённый окон зал, назвав его сложным словом «фондохранилище», и указала на одинокий стол в углу, загромождённый кипами бумаг:
– В комнате отдыха не закончили ремонт, а у меня в кабинете всё забито вещами, так что посидите тут. Не шумите и не бегайте, никому не мешайте, если вдруг кто заглянет, хорошо? Будьте умничками. Ира, следи за сестрой. Ты – старшая.
С этими словами мама оставила Ирке с Веточкой пенал с цветными карандашами, пару раскрасок и книжек с картинками, два желтобоких яблока, а после удалилась. Веточка тут же побежала гулять между высокими одинаковыми стеллажами, заполненными окаменелостями, а Ирка с шумным выдохом опустилась на стул. Куда ни глянь, всюду тянулись лишь шкафы с узкими ящиками и лабиринты металлических стоек – ни людей, ни окон – ничего. Полная скука!
В хранилище было оглушительно тихо, только щёлкали тусклые лампы под самым потолком, да слышался низкий гул из-за потемневшей латунной решётки, находившейся возле углового стола. Раньше Ирка уже замечала то тут, то там в музее эти старинные сетки на стенах, ведущие в вентиляционные шахты. Они непременно были покрыты вековым слоем грязи и пыли, крепко завинчены, а через резные отверстия ничего толком нельзя было рассмотреть. Но эта решётка отличалась: она держалась всего на одном слабеньком винте, и, при желании, можно было без особых усилий подвинуть сетку, чтобы заглянуть в пустое гулкое нутро короба.
Ирка даже подёргала винтик, думая, как легко его можно вытащить пальцами. Но стоило ли? Внутрь, если кто и смог бы протиснуться, то только Веточка. Иркина младшая сестра была крошечной и тонкой, как прутик, потому её, собственно, все в семье и звали Веточкой: худенькие ножки и ручки, вытянутая голова на тощей шее – в чём только жизнь держалась? Одна бабушка упрямо называла внучку полностью – Лизавета, очень обижаясь, когда кто-нибудь в её присутствии коверкал это старинное благородное имя. Но Веточка была совсем маленькой и глупой, как думалось Ирке. Она бы не поддержала игру сестры, не стала бы лезть в тёмную вентиляцию, тем более играть там в прятки.
