Ноябрьское утро было пасмурным и туманным. Маленький провинциальный городок выглядел заброшенным – ни движения, ни звуков. Иван продвигался в тумане, ощущая себя единственным живым существом во Вселенной, и от этого ему было странно и тревожно. Он глотнул горячего кофе из бумажного стаканчика, и жизнь снова заструилась по венам. Из тумана навстречу выступило массивное хмурое здание городской полиции. Почему-то в ноябре оно смотрелось еще кошмарнее. Ноябрь-гноябрь, подумал Иван, скорее бы ты закончился.
Он ворвался в отдел, на ходу срывая с себя влажную куртку и шарф. Иван отпросился у шефа только на час, а прошло уже все полтора. Рабочее место напоминало улей – десятки коллег, точно встревоженные пчелы, носились по коридору с озабоченным видом, разговаривая друг с другом, болтая по телефону или просто шурша документами. Будничная картина притупила волнение, и Иван размеренным шагом вошел в кабинет.
Там уже сидели его напарник Жорка и стажер Леня. Оба с задумчивым видом звонко колошматили ложечками внутри кружек с кофе, создавая в кабинете постоянный уровень шума. Жора мрачно посмотрел на вошедшего напарника и сделал вид, что падает на колени:
– Здравствуйте, бояре! А мы уже и не ждали!
Иван повесил куртку на вешалку, кинул портфель на стул и отправился к маленькому столику в углу сделать себе еще кофе.
– Не ворчи, Жорка, я и так в загоне! Всю ночь не спал. Надо еще кофе выпить.
– Будет тебе и ванна, и кофе, и какава с чаем, – мрачно отозвался Жорка. – Чего опять?
– Жена и сын заболели. У обоих температура, рвота, у мелкого понос для кучи. Насчет жены не уверен, – задумался Иван, – может и она грешна… Всю ночь и утро, пока теща не приехала, бегал между ними с тазиком и ведрами. Но все равно, квартире теперь конец. Проще сжечь, чем отмыть, – усмехнулся он. – А что тут у вас?
– А у нас в квартире газ! – огрызнулся Жорка. – Шеф с утра орал так, что в доме напротив у беременных воды массово отошли. И знаешь, что обидно, Вань? Ну, вот ладно, он нас всегда дебилами и идиотами обзывал! Но ведь сегодня он превзошел себя самого! Он назвал нас олигофренами и этими, – Женька нетерпеливо пощелкал пальцами, пытаясь вспомнить слово.
– Имбецилами, – услужливо подсказал Леня.
– Во! Во! – воскликнул Жорка. – Точно! Имбецилами! Прикинь?
– Да не расстраивайся ты так, – Иван налил себе горячего кофе и с наслаждением сделал глоток, – это практически одно и тоже. Олигофрения – это слабоумие, а дебильность, имбецильность и идиотия – всего лишь его стадии. Вообще-то, шеф тебя повысил, если после идиота назвал имбецилом. Идиотия – это последняя стадия.
Жорка надулся, лицо его пошло красными пятнами:
– Слабоумие, значит? Вот пусть сам едет на вызов и ковыряется в новом трупе!
Иван вскочил, опрокинув стул.
– Скажи, что это не то, что я думаю!
– Именно то! – Жорка скривился. – Шефу прям во время оперативки позвонили, он аж позеленел. Я только тебя и ждал, чтобы поехать на место вдвоем. Минут десять назад сообщили.
– Черт, черт, черт! Пятый труп! Я надеялся, это закончилось! Ведь почти месяц прошел! Чертов серийный ублюдок не угомонится, – безнадежно простонал Иван и потер виски, – а это значит, нас отымеют сверху, сбоку и снизу, пока мы будем этого ублюдка искать.
Он вдруг ощутил дурноту и кофейную отрыжку. Иван прислушался к ощущениям внутри – кофе плескалось в пустом желудке, грозя устроить цунами и выплеснуться наружу. Он судорожно сглотнул и прижал руку к животу, пытаясь справиться с тошнотой, и внезапно удовлетворенно подумал, что и он подхватил инфекцию от жены или ребенка. И представил, как берет больничный и не думает целую неделю, что в городе объявился серийный убийца. Но тошнота предательски растворилась, и Иван с сожалением оставил мысль о больничном.
– Нас уже имеют. Во всяком случае тех, кто не опаздывает на работу, – съязвил Жорка.
– Ехать надо, – Иван медленно поднялся, ему срочно нужно было на воздух, – хватит ныть. Труп сам себя не осмотрит и отчет не напишет.
Он молча сдернул только что аккуратно повешенную куртку и вышел из кабинета.
Они вернулись к вечеру, и их тут же вызвал к себе шеф. В кабинете у него находились двое мужчин. Одного Иван и Жорка знали: Михалыч – следователь, который вел расследование о последней серии убийств. Второй им был незнаком. Выглядел он необычно не только для отделения городской полиции, но и для их маленького городка. На нем был безупречно сидящий серый костюм-тройка в мелкую клетку с цветастым уголком платочка в нагрудном кармане, бледно-розовая рубашка, идеально начищенные стильные черные туфли. Лет пятидесяти, довольно высокий, плотный, гладко выбритый, с тонкими губами и холодным взглядом серых глаз он напоминал киношного героя старых английских детективов. Образ портил только шрам на левой щеке.
– Это что за Мегрэ? – прошептал Жорка в спину Ивану почти беззвучно. Иван в ответ не шелохнулся, внимательно осматривая неизвестного. Он разглядывал грубый шрам на лице незнакомца, спускающийся от наружного угла левого глаза по щеке. Толстый рубец был, по-видимому, довольно глубоким: он делал левую сторону лица почти неподвижной. От этого лицо незнакомца выглядело странно, если не сказать жутко. Левая половина лица, омертвевшая и застывшая, была противоположностью правой – живой и энергичной.
